F20
Шрифт:
Утром следующего дня мне удалось, лежа, застегнуть джинсы. Сверху, правда, над ними нависали валики жира, но само по себе это было шагом к победе. Я поехала на Новый Арбат к бабушке. Звали ее Милена Львовна и встретила она меня в состоянии крайнего волнения.
— Деточка, — сказала Милена Львовна, — а ты вахтеру объяснила, куда ты? Он тебя пустил?
— Там нет никакого вахтера, — сказала я.
Это Милену Львовну поразило.
— Как нет?! — воскликнула она. — Он, что… не вышел на работу?.. Может, ему плохо?..
— Понятия не имею, — честно ответила я.
Милена Львовна выдала мне список продуктов и лекарств,
Когда я приперла продукты и лекарства, Милена Львовна снова спросила про вахтера. Я сказала, что он так и не появился.
— Я так беспокоюсь, — говорила Милена Львовна, пока я мыла ей плиту, — ему же все-таки уже шестьдесят восемь лет! А он еще выпивает! А если — сердце?
— Может, вы ему позвоните? — предложила я.
Милена Львовна вскинула голову и заученным движением взбила поникшие серо-белые кудряшки. Потом она вдруг заплакала.
— Вам легко жить! — говорила она, промакивая слезы салфеткой, которую я ей подала. — У вас все так естественно! Так просто! Без этих сумасшедших подтекстов! А я из другого времени… Как я могу взять и сама позвонить мужчине?
— Но вы же не в любви ему признаваться будете, а спросите, как он себя чувствует, — сказала я.
— Деточка, — Милена Львовна, чтобы успокоиться, закусила конфеткой, — умом я все понимаю, а вот справиться с собой не могу. Да и поздно уже, наверное. Мне ведь семьдесят четыре года… Ноги не ходят, еле по квартире до туалета дохожу.
В итоге мы решили, что после мытья я сбегаю на первый этаж и проверю, не появился ли вахтер. Раз уж Милене Львовне воспитание не позволяет демонстрировать заинтересованность в чужом здоровье.
Помыться оказалось процедурой не из легких. Сначала нужно было втащить в крошечную ванную ходунки, потом подвести к ним Милену Львовну, снять с нее халат, трусы, колготки, а также размотать эластичные бинты, которые ей посоветовал наматывать на ноги врач. Милена Львовна, вцепившись одной рукой в ходунки, а другой в меня, не с первого раза попала правой ногой в ванную. Еще она очень боялась упасть. Мне тоже пришлось залезть в ванную и помогать Милене Львовне перенести в нее левую ногу. Далее мы минут пятнадцать размышляли, стоит ли ей сесть? А если она все-таки сядет, смогу ли я ее потом поднять?
В итоге мы все-таки решили рискнуть, и я помыла Милене Львовне голову. Вода ее освежила, и выход из ванной был не таким мучительным, как вход. Я накрутила бабкины волосы на бигуди, и тут она вспомнила про вахтера. Я спустилась вниз и, как ни странно, действительно, его увидела. Это был усохший, с пергаментной кожей дедок в джинсах, затянутых на талии черным ремнем, и заправленной в джинсы ковбойке.
— Здравствуйте, — сказала я деду, — я от Милены Львовны с последнего этажа. Она волнуется, как ваше самочувствие?
Дед ошарашенно посмотрел на меня.
— Милена?.. — переспросил он. — А. Да ничего самочувствие. Еще жив.
Я поднялась наверх и передала Милене Львовне, что с вахтером все в порядке, он жив и находится на своем посту.
— А ты сказала, что от меня? — забеспокоилась Милена Львовна.
— Я просто сказала, вы беспокоитесь, что в подъезд могут проникнуть посторонние, — нашлась я.
Такой ответ Милену Львовну удовлетворил. Мы сели пить чай и смотреть ее фотографии в молодости, угробленной в Cоюзмультфильме, где Милена Львовна сорок лет подряд рисовала цветы и танцующих мишек. Работа не могла не наложить на нее отпечаток, и даже на пенсии Милена Львовна не находила в себе сил расстаться с игрушками. В ее квартире их пылилось какое-то ненормальное количество, а особенно досаждал желтый, с клочкастой гривой львенок из мультика про черепаху. Несколько раз, пока мы сидели над альбомом, львенок начинал хрипло выть из спальни: «Я на солнышке лежу». Милена Львовна смущенно объяснила, что пару месяцев назад вздумала постирать его в машине, и, видимо, от воды повредились какие-то контакты. Теперь львенок сообщает, что лежит на солнышке много раз в день и всегда внезапно.
— Так о работе волновалась, — говорила Милена Львовна, когда мы разобрались со львенком, — просто с ума сходила. А теперь думаю — что мне была эта работа?.. Меня уже, считай, нет, а работа есть… А я ведь и замуж не вышла из-за мишек этих… И с мужчиной даже не была.
— Вообще? — удивилась я.
— Мне так стыдно сейчас, — Милена Львовна сунула палец под бигуди, проверить, не высохли ли волосы, — сколько я в жизни всего пропустила… Нет, были и романы… Были… желающие… Но как-то вот не доходило у меня ни с кем… То скучно становилось, то противно… Или боялась я… И ждала… непонятно чего. А сейчас… — она снова заплакала. — Сейчас это уже смешно!
— Почему? — спросила я.
— О, Господи! — Милена Львовна сквозь слезы захохотала. — Как — почему? Это же комично! Старая бабка, которая до сортира еле доходит, а туда же!
— Я не вижу в этом ничего смешного, — сказала я.
— Ты серьезно? — Милена Львовна смотрела на меня недоверчиво, но в то же время с надеждой.
— Абсолютно, — заверила я. — Может быть, молодых мужчин вы не заинтересуете, но среди тех, кто в вашем возрасте, тоже очень много одиноких, и они тоже, поверьте, не лазают через заборы, и… Я думаю, они бы тоже хотели заняться… этим.
— Но… — Милена Львовна нервно копалась в вазочке с конфетами, — но… Ты же понимаешь, что я никуда не выхожу… а… из мужчин в моей жизни только вахтер! Все друзья померли уже…
— Вахтер же не помер, — сказала я.
— А что же… — Милена Львовна часто задышала, вздымая богатую грудь. — Как-то ему намекнуть, ты считаешь?
— Конечно, — подбодрила ее я, — вы же ничего от этого не потеряете. Даже наоборот — будет развлечение.
Милена Львовна разрешила мне не убирать в квартире. Вместо этого мы до вечера придумывали записку, которую я, уходя, бралась подбросить на стол вахтеру. Я предлагала сразу задать ласковый, дружелюбный тон и обратиться к вахтеру: «Дорогой Павел Петрович!». Милена Львовна опасалась, что такое начало вахтера испугает, потому, что в нем явственно звучат собственнические нотки, а также неприкрытый сексуальный призыв. Сошлись мы на «уважаемом Павле Петровиче» (я, правда, говорила, что это отдает какой-то официальной запиской, прикрепленной на дверь туалета и сообщающей о потере паспорта, но Милена Львовна уверяла, что «уважаемый» — старая добрая классика, и Павлу Петровичу будет приятно обнаружить, что кто-то еще его уважает, несмотря на то, что он заканчивает свои дни на бесславной подъездной вахте).