F65.0
Шрифт:
Пара слов о собаках: они крутые. Но не заводите их. Привязываешься быстро и сильно, помирают они рано, причем неожиданно, а то и сбегут, вам же потом горевать.
…Через пару дней после похорон Лорда, я, уставший, обросший, всячески опустошенный, нервно истощенный, потративший все личные наличные сбережения, решил навестить тетку, прийти, так сказать, к близкому человеку попить чайку и выкурить трубку мира. Пришел-то я за чаем и трубкой, а получил тетю с ногой в заднице у известного телеведущего.
Так я научился всегда стучаться, перед тем, как зайти куда-то. Этикет, как-никак, придумали не на пустом месте.
Вот, собственно, три самых крупных конфликта в моей жизни с Ангелиной Афанасьевной К. Пьяное вождение, секс-куклы (точнее не совсем куклы, да и секс как бы…Ладно, опустим) и футфистинг. Когда вот так перечисляю оно каплю упорото. Но как по мне, то список скандалов у других моих друзей и знакомых, которые росли в т.н. нормальных семьях несказанно выше.
***
Стремно лежать одному дома, в постепенной летней темноте в гудящем молчании. С улицы через открытое окно влетали звуки вечернего центра города. В колонках моих,–я фанат музыки, в свою хату поставил себе прекрасную аудиосистему, не такую, конечно, как у тети когда-то, но все равно отличную,– короче, в колонках отливал изумительным, умиротворяющим саундом старина Брайан Ино, «Музыка для аэропортов 2-2». На меня же накатывают флешбеки, от которых на сердце становится пакостно. Тем более, что от своих проблесков из прошлой жизни я не испытывал негативных эмоций, а скорее, наоборот, мне моя житуха видится исключительно положительной. Да, она не нормальна. А что есть нормальность? Семьи с папами-мамами, которые изо дня в день собачатся, но зато семья типа полноценная? Или семьи, где мамы-папы развелись-разводятся-разведутся? Сколько вокруг людей прямиком из таких семейных супов, где все варятся и варятся, пока не потеряют вкус, цвет и наполнение.
Ой, спорно. Да, очевидно, что подобного толка отношения с моим опекуном сказались на мне определенным образом. Но, постойте, скажу я: во-первых, спросите любого и вам подтвердят, что я обходителен, мил, доброжелателен, местами эрудирован, всегда со вкусом и стильно одет, возможно, скрытноват сверхмеры. Ну иногда проваливаюсь в мечтания, если чую притяжение к собеседницам. В исключительно редких случаях у меня льется в такие моменты струйка слюны, что я научился скрывать, к счастью, но в целом – никакой не психопат, а приятный и симпатичный молодой человек, не очень общительный, но в легких пределах. По крайней мере, пока не накатывает падучая, о ней – ниже. Во-вторых, футфетиш и подобные наклонности наличествовали в моей крови с детства, начались они до смерти родителей и до жизни с Ангелиной.
Собственно, если по правде, то отчасти, в некоторой степени, вроде бы как, можно сказать, что в чем-то…Короче! Кто кого из нас двоих совратил первым – вопрос неоднозначный. Я не подходил на место Долорес, а она не походила на Г-Г. Скорее, знаете, тетя напоминала Королеву из Диснеевской «Белоснежки» тридцать седьмого, но которая избавилась от этих гадких гномов и самой идиотской принцесски. А я был эликсиром красоты, от которого она расцветала, когда полностью мной насыщалась. Или зеркалом с радостью сообщавшим: «Ты на свете всех милее! Дай мне ножки полизать…»
Я уже сказал, что тетины лапки привлекли меня с первого взгляда. До моего переезда к ней, Ангелина жила одна несколько лет. Постоянного сожителя не имелось, а женщина она весьма крепкого сексуального темперамента. По факту, у меня вся родня такого темперамента (я узнал позже, что mon papa и ma maman, конечно, любили друг друга, но как бы не только друг друга), почившие тетки, братья, сестры, дядьки и прочие, включая дедов-бабушек тоже обладали тягой ко всем этим делам. Вроде бы, – информация неточная, – но вроде бы, мой прадед одним из первых в стране занимался распространением порнографических материалов в дореволюционном Петербурге. Забавно, что звали его Иоганом. Sic!
Итак, подобная сублимация не сказаться на тете не могла. Плюс добавим, что в Советском Союзе секса не было (но была любовь, однако же эту часть фразы никто не помнит), вершиной откровенности была «Эммануэль», и подобные фильмы, где кусок попы казался жутким развратом; Ангелина пахала целыми днями, мужа не имела, мужика надолго не заводила, и думается мне, что в целом имела слабое представление о бездонной ширине вариантов и возможностей удовлетворения подобных наклонностей. В результате получилось, что получилось. Я же, подрастающий продукт новой страны, грядущей эпохи и хлынувшей сюда массовой культуры потребления, продукт нисходящего развитого постмодерна взамен недоразвитого соцреализма, продукт попытки сексуальной революции, – я стал, в некотором смысле, тем морально расхристанным катализатором, который распалил ее угли. Моя природная предрасположенность к обожествлению и удовольствию от женского тела при тотальнейшем (почти) отсутствии табу, и зажимаемая сексуальная мощь роскошной одинокой женщины сошлись. Как вода и камень, стихи и проза, трали-вали.
С первых дней я научился чувствовать ее настроения, раскусил ее напускную толстокожесть, попытки закосить под Ледяную королеву, научился преодолевать барьер между нами, состоящий из многочисленных гостей и домашнего персонала. Я держался в рамках закона, ха, но нет. В рамках тех ею установленных строгих правил, был покладистым и покорным когда того требовала ситуация. Но я обожал к ней прижиматься, любил тереться незаметно об ноги, прикидываясь, что дурачусь, обожал, когда она поднимала к себе на ручки и притискивала к своей великолепной, бесподобной груди с синими прожилками вен, обожал обнюхивать ее и получать от ее пухлых губ мокрые поцелуи в лоб и щечки. Посему я научился симулировать разное, типа страха темноты, приступов ночной паники, дабы давить на ее жалость, нечасто, но метко и когда сам того хотел, чтобы лишь она разрешила мне оказаться рядом с ней или вовсе в одной постели, крепко обнимать ее, чувствовать ее гладкую плоть в своих детских ручонках. Не знаю догадывалась ли она о моих ранних позывах или настоящих мотивах. Я любил также просыпаться раньше нее, вместо мультиков Дисней по первому или слова пастыря (ну да) лежал и смотрел на нее спящую, всегда сильную, но такую беззащитную по утрам, без своего яркого макияжа или с остатками оного после вечера, такую расслабленную, такую податливую. Есть несравненное удовольствие лицезреть властного человека беззащитным, скажу я вам.
Один раз, насмотревшись фильмов по шикарному безцензурному тв из девяностых, я набрался смелости и поцеловал ее в гладкую щеку. Она дернула ею, как от комара, и проснулась. Но я успел сам сделать вид, что сплю. Через некоторое время, я повторил свой фокус, но уже прямо в ее губки. Они были гладкими, теплыми, вкусными, очень приятными. Сердечко мое застучало чаще, я всем телом задрожал и проделал это второй раз. Почему-то после поцелуев тетя заиграла для меня новыми ароматами и гранями, как алмаз в лучах солнца. Я вкусил ее, вкусил по-настоящему ее губ, ее чресел, ее плоти. Это ее не разбудило, она лежала и посапывала, а я любовался и любовался. Да так залюбовался, что проворонил момент, когда Ангелина открыла глаза, причем не как открывают их спящие, неторопливо-рассеянно, нет, она подняла веки моментально и уверенно, в упор уставилась на меня, прямо как в ужастиках, прямо как хищник джунглей при виде добычи,– я помню как ее зрачки уменьшались, суживались от резкого света! Я же лежал в ее объятиях, прижатый к грудям и тоже таращился в ее чудные очи. Длилось это несколько секунд, буквально парочку секунд, один, пауза, два, пауза, три, пауза, когда я,– признаю, что дурацкий поступок, но мне было пять лет!– ойкнул и притворился спящим. Думаю, именно с этого случая Ангелина потихонечку начала понимать, что драгоценный племяш не так прост. С того момента я старался меньше прибегать к своим манипуляциям, реже забирался к ней под одеяло и всячески делал вид, что ничего не произошло, я ни на толику не понимаю что это было, я же ребенок, маленький мальчик, сирота, что с меня взять! Тетя тоже никак не изменилась в своем отношении ко мне, но я стал замечать в ее взгляде что-то новое, нечто с хитрецой и от лукавого, какой-то едва уловимый прищур с тончайшей усмешкой. Я не понимал природы этой женской реакции,–повторяю, я был от горшка два вершка!–но я на уровне животного инстинкта осознавал, что в этой реакции отсутствует самое мерзкое и лицемерное, что есть в человеке. В нем отсутствует осуждение!
…Шло время, я наслаждался ее компанией, детским садом, поездками и путешествиями, морем игрушек, – ох, тут она не скупилась,– прогулками в парках, прочей лабудой, многочисленными фильмами на кассетах, запахом тети, ее ляшками, ее грудями, но объекты, от которых мой разум за секунду мутился,– ее ножки,– вечно, заразы такие, ускользали от меня. Мало того, уж не знаю, случайность ли или Ангелина решила сама играть на моих слабостях, которые каким-то образом прочухала, а это, я смею заметить, бессовестно, я ж ребенок блин,– но где-то в период после наших утренних гляделок, она начала беспрецедентно ухаживать за своими и без того шикарными лапками. Именно с данного периода они приобрели черный цвет ногтей. Тогда же я заметил, что комплект моих сиделок-нянек сменился на более степенный по возрасту и морщинистый, а тетя начала дефилировать босичком почти всегда по всем четырем этажам своего дома, на кухне она начала сама готовить мне кушать, чаще – в шелковых коротких серебряно-пурпурных, позолоченно-блестящих халатах, которые все как один оставляли видимой богоподобную черненькую полосочку между ее молочных желез. Она стояла в своей эфемерной накидке, играла ступнями, показывала мне розовые пяточки, мяла ножки, морщила их так, чтобы появлялись полосочки морщинок на ступнях. Потом она садилась со мной кушать. Пару раз я помню как ее ножки случайно,–случайно, ага, чудом– цепляли меня. Я в такие моменты едва не визжал, один раз поперхнулся и чуть не блеванул.
Далее одной из первых кого я видел в жизни тетя надела колечки на пальчики ног, украсила свои тонкие лодыжки золотыми цепочками, ее жилистые ручищи покрылись многочисленными, бренчащими фенечками, длинным маникюром. Я понемногу сходил с ума от вожделения, от тяги к ее стопкам, но больше всего и сильнее всего безумствовал от их недосягаемости, невозможности как-то легально с ними повзаимодействовать. Окей, к грудям можно прижаться ночью, с волосами я играл и так, ее руки я не отпускал на улице, ноги, выше колена, я с легкостью безнаказанно ощупывал, пару раз исхитрился и шлепал по попе, когда мы в шутку боролись, но ступни? Как до них добраться?! Мой детский разум был в состоянии уловить: в открытую штурмовать ее пальчики на ножках никак нельзя. Но если долго чего-то добиваться, то всегда и в любом случае будет какой-то результат. Ищите и найдете (откуда взялось это вычурное «обрящите»?! Оттуда же, думаю, откуда взялось и «яблоко» в Едеме).