F65.0
Шрифт:
Я любил строить «крепости» из подушек, одеял, кресел и всего такого. Строил я весьма изобретательно, со вкусом. Порой получались целые бастионы размером с настоящую квартиру, но высотой полтора метра максимум. Ради такого я стаскивал покрывала, одеяла, части диванов со всего нашего дома. В этих замках я прятался, играл, фантазировал, мастурбировал. Все тем же своим замечательным способом. Но ложился я прямо на пол, в разных комнатах, иногда и в залах, иногда в основной гостиной на эту фреску с изображением Сикстинской мадонны, еще в детстве набившей мне оскомину. На полах всегда было жестковато. Иногда стелил одеяльце.
Во время очередной постройки укрытия мне вызвалась помочь сама Ангелина. Она говорила мне как, что и куда лучше ложить, – шучу! Класть, конечно, – управляла моими действиями, всячески руководила. Ее повелеваниям не могли противиться половозрелые, солидные мужики, куда уж мне. Я же подчинялся, в итоге получился хороший, крепкий почти бункер, Ангелинка накрыла его для пущей надежности одеялом, и я с радостью туда залез, а тетка села на диван рядом, впилась в телик. Лазал я там, играл и решил полежать на животе, так сказать. Моя фантазия услужливо подготовила картинки женщины-кошки, воспитательницы, тетушку, незнакомку из фильма. Примостился, устроился и вдруг понял, что внизу, ближе к полу, между подушками и одеялом есть небольшой, но все же зазор. Откуда я мог безнаказанно видеть что происходит снаружи, оставаясь незамеченным.
…И узрел я как на паркетном полу стояли две ступни с крупными, черными ногтями, с колечками, настоящие ножки, женские лапки во плоти! Был я в каких-то пяти сантиметрах от них. Пятьдесят миллиметров меня разделяло от объекта моего вожделения! Я мог разглядеть крохотные аккуратные заусеньчики на нескольких пальчиках, узоры на колечках. Ее пухлые подушечки немножко распластались о паркет, как желе. Рост моей тети чуть ниже моего нынешнего, примерно сто восемьдесят сантиметров. О да, она высока во всех смыслах. Размер ноги – сорок первый. Она являлась истинной гигантессой для меня в детские времена. И не только в детские.
…Истовость того акта самоудовлетворения трудно описать. Я силился придвинуться как можно ближе, но пришлось бы тогда вылезти из моего замка…Как же я хотел прикоснуться к ним, понюхать, обласкать, потрогать, впиться в ее кожу, нежную, тонкую и гладкую, губами и зубами, трогать и трогать их, прижаться, обнюхивать и лизать… Но мне хватило одного вида, этого оказалось достаточно. Ох, как достаточно! Финиш был такой силы, что я, несмотря на явную угрозу выдать себя, издал стон. Впервые в жизни. Прямо как те взрослые мужики в фильмах после двенадцати.
– Эй, ты чего там делаешь?
Я сразу унял все звуки, затаил дыхание.
– Играю.
– А почему хнычишь?
– Нога затекла.
Я так и ответил. Сам не пойму почему.
– Ладно, хватит, вылезай. Ужин скоро. Но чтобы сейчас же все убрал. Сам.
Есть, моя госпожа! Но это я сейчас добавляю, тогда я такого не ответил, ясен пень.
***
Налил бокал вина. Подумал, подумал, взял целую бутылку и пошел с ней обратно в комнату. Приложился к горлышку.
Рак – дерьмовая вещь. Я с содроганием наблюдал изменения во внешности своей родственницы, как на моих глазах она лысела, чахла, серела, худела, херела. Но ни разу она не проявила слабину при моих визитах, всегда держалась бодрячком, духарилась изо всех своих двужильных возможностей. Но мне же этого не требовалось! Эта женщина мне давным-давно доказала все, что можно доказать, мое мнение о ней не изменится никогда и ни за что. Если она от боли заплачет или поморщится при разговоре, или решится выговориться, сжать мою руку и поплакать – я всегда протяну эту руку, всегда в любое время, днем и ночью, в жару и в холод, все выслушаю, обниму ее, бережно, чисто по-родственному, дам выплакаться. Но нет, она себе подобного не позволит. Меня это отчасти обижает. Потому что помимо вашего покорного слуги, к ней наведывается несколько коллег по работе, какие-то другие люди, глава ее охраны, прочие личности, их немало. И обидно то, что со всеми, как я мог понять, она держится примерно одинаково. Мне-то казалось, я заслужил капельку особого, отдельного отношения. Видимо, нет. Или я что-то недопонимаю или понимаю не так. Понять что-то или кого-то не так мне до крайности свойственно, говоря на прямоту.
За окном стемнело, в разуме от вина помутнело. Я допил остатки, лег и попытался уснуть. Повалялся, повалялся, из окна веял теплый летний вечер, эти треклятые вопли и крики накативших этим летом спортивных карнавалов. Сон, зараза, не шел.
Решил найти себе на вечер немного приключений – решил «вырубить» на недельку.
– …Ало? Эй?! Алло?! Артур?!
В трубке повизгивали голоса, какие-то брызги, вопли, смех, гремела музыка. Басы. Жесткие басы. Клубняк. Фу.
– Артур, твою ж мать! Ало! – кричу в трубку.
Послышалась возня, потом женские голоса, они перешептывались и в итоге разразились шумным хохотом.
– Артур сейчас на совещании. Что ему передать? – поинтересовался у меня мелодичный голосок.
– Передайте ему, что он мудак.
Опять возня.
– Дайте мне сюда! – рыкнул кто-то, в ком я узнал своего приятеля,– …Ой ты моя сладенькая, сладенькая, миленькая, миленькая…Не, не, подожди, подожди…Ало, да. Кто там?
– Угадай с трех раз.
– О-о-о, сколько лет, сколько зим!
– Я заеду? За помидорами?
– За помидо-о-орами? Нет, не так жестко, милая…Ну за помидорками подкатывай, подкатывай, без вопросов, без вопросов, а как иначе?
Кладу трубку. Собираюсь, беру ключи от авто, выхожу на улицу. Да, я в подпитии. Плевать. Нечасто, но в таком состоянии временами вожу. Не потому что я плохой. А потому что могу.
На улочке тепло. В голове хорошо. Обожаю лето.
***
По пути слегка чиркнул стоящий ауди или крузак, не разобрал. Но не учитывая этого, добрался без приключений. Этот элитный район в полузакрытой части города меня порой пугает. Здесь примерно как у моей тети – словно другая страна. Другой мир. Другое измерение. И неясно где та нора кроличья, через которую сюда попадаешь …
Высоченный небоскреб (по нашим меркам) тянулся некой спиралькой ввысь. Зашел в лифт. Мой путь в пентхаус.
Артур. Товарищ из моего периода в т.н. высшем образовательном учреждении. Весь этаж находился в его собственности и распоряжении. Подарок за его успешный выпуск. Я же, наоборот, в качестве подарка взял свободу и уехал от тетки в свои недвижимые имущества. Потому что золотая цепь – все равно цепь. И за нее в любой момент могут дернуть. Да и любая цепь унизительна порядком.
В небольшом коридоре-приемной сидели два охранника и откровенно скучали. Я бы даже сказал – находились в презрительном безделии.