Фабиан. История одного моралиста
Шрифт:
— Полфунта свежей телячьей печенки, только без пленок, — попросил он в мясной лавке.
Покуда его обслуживали, он позвонил Захариасу. Трубка была скользкая от жира.
— Нет, — сказал Захариас, — мне ничего не приходит в голову. Но я не теряю надежды, это было бы смешно, мой дорогой. Знаете что, загляните завтра еще разок. Вдруг что-нибудь подвернется. На худой конец, мы просто поболтаем. Вас это устраивает? До свидания.
Фабиан взял печенку. Бумага пропиталась кровью. Он заплатил и, осторожно держа пакет, пошел обратно. На лестнице соседка чистила дверную ручку, Фабиан решил подняться этажом выше. Через несколько минут он снова спустился. Женщина, с которой он провел ночь, уже открыла дверь, чтобы ему не пришлось звонить, и впустила его в квартиру.
— Слава богу, я уж думала, что эта сплетница нас застукала. Иди в гостиную, радость моя. Хочешь почитать газету? А я пока займусь уборкой.
Он выложил на стол сдачу, уселся в гостиной и стал читать газету. Женщина что-то напевала. Немного погодя она принесла сигареты, вишневую наливку и заглянула ему через плечо.
— В час будем обедать, — сказала она, — надеюсь, ты чувствуешь себя уютно?
Она вышла из комнаты и снова запела. Фабиан читал сообщение полиции о беспорядках на Рейникендорферштрассе. Вахмистр, получивший ножевое ранение, скончался в больнице. Трое демонстрантов тяжело ранены. Многие арестованы. Газета писала о безответственных элементах, которые постоянно провоцируют безработных, и о серьезной задаче, выпавшей на долю полиции. Не может быть и речи о снижении ассигнований на нужды полиции, хотя в некоторых кругах и ратуют за это. События, подобные вчерашним, наглядно доказывают, как важно уметь профилактически мыслить и действовать.
Фабиан окинул взглядом небольшую комнату. Мебель обильно украшена всевозможными завитушками. На этажерке стояли три альбома. Стеклянное блюдо на столе, полное видовых открыток, отбрасывало пестрые блики. Фабиан взял первую попавшуюся открытку. На ней был изображен Кельнский собор, и Фабиану вспомнился плакат с сигаретой. «Милая Мукки, — прочитал он, — хорошо ли ты живешь, хватает ли тебе денег? Я получил отличные заказы и завтра еду в Дюссельдорф. Крепко целую. Курт». Фабиан положил открытку обратно и выпил рюмку вишневой наливки.
За обедом он, чтобы не огорчить Мукки, съел все, что она ему положила. Мукки радовалась этому, как радуется хозяйка, когда ее собачка сжирает полную миску. Потом Мукки принесла кофе.
— Радость моя, ты ничего не хочешь мне о себе рассказать? — спросила она.
— Нет, — сказал он и вернулся в гостиную. Она побежала за ним. Он стоял у окна.
— Сядь ко мне, на диван, — попросила она. — А то тебя могут увидеть. И не надо сердиться.
Он сел на диван. Мукки принесла кофе в гостиную, уселась рядом с Фабианом и расстегнула блузку.
— А теперь десерт, — сказала она. — Только чур не кусаться.
Около трех Фабиан собрался уходить.
— Но ты ведь обязательно придешь, да? — Она стояла перед ним, поправляя юбку и чулки, и умоляюще смотрела на него. — Побожись, что придешь.
— Скорее всего, приду, — отвечал он. — Но обещать я ничего не могу.
— Я буду ждать тебя с ужином, — настаивала она, затем открыла дверь и прошептала: — Быстрее! Путь свободен.
Фабиан вприпрыжку спустился по лестнице. «Путь свободен». — подумал он, чувствуя отвращение к дому, из которого вышел. Фабиан доехал до Большой Звезды, пошел через Тиргартен в направлении Бранденбургских ворот и опять заблудился среди цветущих рододендронов. Он попал на Аллею Победы. Династия Гогенцоллернов и скульптор Бегас казались несокрушимыми.
У кафе «Шотенхамль» Фабиан повернул назад. Какие тут еще могут быть разговоры? Говорить уже поздно. Он отправился дальше, вышел на Потсдамерштрассе, в нерешительности постоял на Потсдамерплатц, поднялся по Бельвюштрассе и снова очутился перед кафе. На этот раз он вошел. Корнелия сидела с таким видом, словно ждала его долгие годы, и слегка помахала ему. Он сел. Она взяла его руку.
— Я не верила, что ты придешь, — робко проговорила она.
Фабиан молчал и смотрел мимо нее.
— Это было нехорошо с моей стороны, да? — шепнула она, поникнув головой. Слезы капали ей в кофе. Она отодвинула чашку и вытерла глаза.
Фабиан сидел отвернувшись от стола. Стены между двумя ведущими наверх лестницами в стиле барокко населяли пестрые попугаи и колибри. Птицы были стеклянные. Они сидели на стеклянных сетках и лианах, дожидаясь вечера с его огнями, когда весь этот хрупкий девственный лес начинал светиться.
— Почему ты не смотришь на меня? — прошептала Корнелия, прижимая к губам носовой платок. И плач ее звучал так, будто вдали рыдал доведенный до отчаяния ребенок. В кафе было пусто. Посетители сидели на улице под большими красными зонтами. Только кельнер стоял неподалеку. Фабиан взглянул в лицо Корнелии. От волнения у нее дрожали веки.
— Ну скажи же наконец хоть словечко! — хриплым голосом взмолилась она.
У него пересохло во рту. Спазм сжал горло. Он с трудом глотнул воздух.
— Хоть словечко! — повторила она едва слышно и положила руки на скатерть среди никелированной посуды. — Что со мною будет? — прошептала она, словно говоря сама с собою, словно его тут уже не было. — Что же будет?
— Станешь несчастной женщиной, которой хорошо живется, — сказал он чересчур громко. — Для тебя это неожиданность? Ты не за этим приехала в Берлин? Здесь идет непрерывная мена. Кто хочет иметь, тот должен отдать то, что имеет.
Он подождал немного, Корнелия молчала. Она вынула из сумочки пудреницу, но, так и не открыв ее, положила на стол. Фабиан уже овладел собой. Он смотрел на все случившееся, как на разоренную комнату, и начал хладнокровно, тщательно прибирать ее.
— Ты приехала сюда с замыслами, которые исполнились скорее, чем ты могла надеяться. Ты нашла влиятельного человека, он тебя финансирует. И не только финансирует, а дает еще и шансы сделать карьеру. Я не сомневаюсь, что ты будешь иметь успех. Он вернет себе деньги, которые, так сказать, вложил в тебя, ты и сама на этом заработаешь и в один прекрасный день сможешь сказать:
«Господин Макарт, теперь мы квиты». — Фабиан изумлялся самому себе. И, сердясь на себя, думал: не хватает только, чтобы я еще расставил все знаки препинания.
Корнелия смотрела на Фабиана, как будто видела его в первый раз. Потом открыла пудреницу, посмотрелась в маленькое круглое зеркальце и осыпанною белой пылью пуховкой провела по своему заплаканному, по-детски удивленному лицу. Она кивнула Фабиану, пусть продолжает.
— А что будет потом, — сказал он, — что будет потом, когда ты перестанешь нуждаться в Макарте, заранее сказать нельзя, да и не стоит это обсуждать. Ты будешь работать, а что тогда остается от женщины? Успех будет возрастать, возрастет и честолюбие, — правда, чем выше человек поднимается, тем больше опасность падения. Скорее всего, он будет не единственным, кому ты достанешься. Всегда найдется мужчина, который преградит дорогу женщине, и, если она хочет от него избавиться, она должна с ним спать. Ты к этому привыкнешь, вчерашний случай уже можно считать прецедентом.