Фабиан. История одного моралиста
Шрифт:
«Я уже плакала перед ним, а он все еще бьет меня», — с удивлением подумала Корнелия.
— Но будущее — не моя тема, — сказал он, сделав жест, как бы подводящий итоговую черту. — Обсуждению подлежит только прошлое. Ты вчера ни о чем не спрашивала, когда ушла. Почему же теперь тебя интересует мой ответ? Ты знала, что ты мне в тягость. Знала, что я хочу от тебя избавиться. Ты знала, что я горю желанием иметь любовницу, зарабатывающую в чужих постелях деньги, которых у меня нет. Если ты была права, значит я мерзавец. А если я не мерзавец, значит все, что ты сделала — ошибка.
— Да, это ошибка, — сказала она, поднимаясь. — Прощай, Фабиан.
Он пошел за нею, очень довольный собой. Он обидел ее, ибо имел право ее обидеть, но достаточно ли такого основания? На Тиргартенштрассе он догнал ее. Они шли молча, и каждый, жалея себя, жалел другого. Фабиан еще подумал: «Если она сейчас спросит, хочешь, чтобы я к тебе вернулась? Что я отвечу? У меня в кармане осталось пятьдесят шесть марок».
— Как страшно было вчера, — сказала она вдруг. — Он омерзителен! Что будет, если ты уже не захочешь меня? Нам бы сейчас радоваться, а у нас горя больше, чем было. Что мне делать с собою, если ты совсем от меня откажешься?
Он дотронулся до ее плеча.
— Прежде всего, возьми себя в руки. Рецепт старый, но хороший. Ты отсекла себе голову, — смотри, чтобы не даром. И прости, что я так обидел тебя.
— Да, да! — Она была еще печальной, но уже и радостной. — А можно мне завтра вечером прийти к тебе?
— Хорошо, — сказал он.
Корнелия обняла и поцеловала его посреди улицы, шепнула:
— Благодарю тебя, — и с плачем убежала. Фабиан остановился.
Какой-то прохожий крикнул:
— Вам смеяться впору!
Фабиан вытер рот рукой, почувствовав приступ тошноты. Чего касались за это время губы Корнелии? Легче ему оттого, что она чистила зубы? Разве может гигиена справиться с отвращением?
Он пересек улицу и вошел в парк. Нравственность — вот лучшая гигиена тела. Полоскать горло перекисью водорода недостаточно.
И только тут он вспомнил, где провел прошлую ночь. Возвращаться на Мюллерштрассе ему не хотелось. Но мысль о собственной комнате, о любопытстве вдовы Хольфельд, о пустой комнате Корнелии, о предстоявшей ему долгой одинокой ночи, в то время, как Корнелия во второй раз изменяет ему, погнала его по улицам в северную часть города, на Мюллерштрассе, в дом к женщине, которую ему не хотелось видеть. Женщина просияла, она была горда, что он опять пришел, и радовалась, что опять будет с ним.
— Вот хорошо, — приветствовала она его, — пойдем, ты, верно, голоден.
Стол она накрыла в гостиной, заметив:
— Обычно мы едим на кухне, но зачем тогда, спрашивается, трехкомнатная квартира? — Она принесла колбасу, ветчину и камамбер. Потом вдруг отложила нож и вилку, пробормотала: — А сейчас — фокус-покус! — И достала бутылку Мозельского. Разлив вино, она чокнулась с Фабианом, воскликнув — За нашего ребенка! Пусть он будет, совсем как ты, а если это окажется девочка, придется мне тебя оштрафовать! — Она осушила бокал, снова наполнила его, и глаза у нее заблестели. — Какое счастье, что я тебя встретила, — призналась она и снова выпила. — Вино меня страшно возбуждает. — И бросилась ему на шею.
Где-то звякнули ключи. Послышались шаги в коридоре. Дверь открылась. В комнату вошел невысокий, коренастый мужчина. Женщина вскочила. Его лицо потемнело.
— Приятного аппетита, — сказал он, подходя к жене.
Она попятилась, прежде чем он до нее дотронулся, распахнула дверь спальни, скользнула туда и заперлась.
Мужчина крикнул:
— Я с тебя шкуру спущу! — повернулся к Фабиану, который в смущении поднялся, и сказал: — Сидите, сидите! Я ее муж.
Какое-то время они молча сидели друг против друга. Потом муж взял в руки бутылку Мозельского, внимательно рассмотрел этикетку и налил себе полный бокал. Выпив, он произнес:
— Поезда в это время ужасно переполнены. Фабиан кивнул, соглашаясь с ним.
— А вино отличное. Как оно вам понравилось? — спросил муж.
— Я не охотник до белого вина, — ответил Фабиан и встал.
Муж тоже поднялся.
— Вы хотите уйти? — спросил он.
— Я не хотел бы вам больше мешать, — сказал Фабиан.
Внезапно коммивояжер прыгнул на него и принялся его душить. Фабиан двинул супруга кулаком в зубы. Тот разжал руки и схватился за щеку.
— Прошу прощения, — огорченно произнес Фабиан.
Супруг отмахнулся, сплюнул в носовой платок кровавую слюну и теперь уже занят был только собой.
Фабиан вышел из квартиры. Куда же ему теперь идти? Он поехал домой.
Глава восемнадцатая
От отчаяния он идет домой
Что нужно полиции?
Печальное зрелище
Хотя Фабиан открыл дверь почти бесшумно, в коридоре его встретила фрау Хольфельд. Время было позднее, она уже надела халат и казалась чрезвычайно взволнованной.
— Я оставила свою дверь открытой, чтобы слышать, как вы придете, — сказала она. — Здесь была уголовная полиция. Хотели вас забрать.
— Уголовная полиция? — спросил он в изумлении. — Когда?
— Три часа назад — первый раз, а потом всего час назад. Вы должны незамедлительно к ним явиться. Я, конечно, рассказала, что прошлой ночью вы домой не приходили и что вчера фрейлейн Баттенберг, ни слова не сказав, освободила комнату и скрылась. — Вдова хотела подойти к нему поближе, но вместо шага вперед, сделала шаг назад. — Какой ужас, — взволнованно прошептала она. — Что вы такое натворили?
— Милая фрау Хольфельд, — отвечал Фабиан. — У вас слишком пылкая фантазия. Вам, верно, пришлась бы по душе небольшая любовная драма с летальным исходом. Свидетельница фрау Хольфельд в трауре, портреты двух ее жильцов во всех газетах, убийца Фабиан на скамье подсудимых. Но не надо обольщаться.
— Меня это вообще не касается, — сказала она, черствость Фабиана глубоко уязвила ее. Два года прожил у нее этот человек, она холила и нежила его как родного сына, а теперь он даже не считает нужным излить ей свою душу!