Фабий Байл. Прародитель
Шрифт:
Это был многометровый левиафан из космических глубин, без труда различимый даже с такого значительного расстояния. Тысячи кораблей поменьше следовали за гигантом из живой психокости или вились возле его стыковочных шпилей. Байл никогда не встречал ничего, что могло бы сравниться с этой межзвездной крепостью.
Он сомневался, что даже в золотую пору легиона удалось бы собрать армию, способную завоевать этот мир. Теперь же затея выглядела практически невозможной. Но Байл держал эти мысли при себе. В конце концов, завоевание не было его
— Какая красота, — заметил Блистательный, поворачиваясь лицом к Байлу, — Существование таких шедевров дает мне надежду на то, что и я могу достичь совершенства.
Он развалился на троне, закинув одну ногу на подлокотник и подперев лицо кулаком.
— Надежда — утешение слабых, — ответил Байл, не сводя глаз с экрана.
— Будь твой язык хлыстом, я мог бы причинять такие восхитительные муки, — проговорил Блистательный. — Твое… изобретение, похоже, работает. Мы еще ни разу к ним так близко не подбирались. Раньше они к этому моменту уже бежали.
— Всегда пожалуйста.
— Я не собираюсь тебя благодарить до того, как это закончится. До того, как Двенадцатая рота водрузит свое знамя на гору из эльдарских трупов, — проговорил Блистательный, лениво махнув рукой, — Из него выйдет отличный флагман, тебе не кажется? Я посвящу Слаанеш каждую из этих изящных арок и уходящих ввысь башен. Блистательный мир для блистательного короля. Я превращу его в мир удовольствий, и наши братья хлынут к нам… О да. Они хлынут к нам, и наши ряды разрастутся. Возможно, я провозглашу себя Императором. Как думаешь, древний труп на золотом троне не будет возражать?
— Я думаю, Эзекиль будет, — ответил Байл, скрестив руки на груди, — Я думаю, Абаддон не замедлит явиться, чтобы бросить в огонь твое знамя — и твои амбиции заодно. Что тогда будешь делать?
— Что мне этот Абаддон? Я — любимец бога. А его все ненавидят, — бросил Блистательный и выпрямился. — Может, стоит забрать себе коготь Хоруса, м? Тебя это обрадует, Фабий? Ведь из крови, которая еще покрывает эти когти, ты вырастишь для меня целый легион монстров — армию, достойную Императора, — Он наклонился вперед, постукивая пальцем по губе. — Тогда ты останешься, брат? Останешься, если я пообещаю тебе, что ты сможешь закончить то, что начал в Граде Песнопений? Уверен, наши братья скажут тебе спасибо, когда всё поймут.
Байл молчал. Его разум бродил по полузабытым тропам, среди воспоминаний о давних поражениях. Он был так близок к цели там, в Граде Песнопений. Ближе, чем когда-либо. Так близок, что четко видел, как всё должно быть. Но его ждала неудача, потому что он тратил силы на попытки починить сломанное вместо того, чтобы создавать что-то новое. Новое и лучшее.
Собравшись с мыслями, он ответил:
— Поэтому ты меня вызвал? Чтобы опять надавать обещаний, которые никогда не сможешь сдержать? А я только начал думать, что ты не безнадежен.
— Нет. Просто мне подумалось, что ты захочешь понаблюдать за кульминацией всего, что ты для меня сделал, — хмуро
— Поблагодари меня, сделав так, чтобы я успел забрать то, ради чего сюда прилетел.
— О, об этом не волнуйся, Фабий. Я планирую долго здесь пировать. Я же сказал, из него выйдет отличный флагман, — сказал он и хлопнул ладонью по боку трона. — Может, отдам тебе этот, когда он уже не будет мне нужен. Твой такой маленький. А в этом столько интересного. Он идеально подойдет главному кузнецу плоти в моей армии. Видишь? Я не только справедлив, но и добр. Мой титул заслужен, согласен?
Байл рассмеялся:
— У меня уже есть корабль, и он меня вполне устраивает.
— Осторожно, Фабий. Однажды мне надоест получать плевки в ответ на великодушие. Олеандр легкомысленный и ненадежный, но, возможно, ему мое предложение больше понравится. И если я буду вынужден прибегнуть к этому варианту, можешь не сомневаться, что я скормлю ему твой мозг, чтобы твоя гениальность не потерялась.
Байл смерил его взглядом.
— Можешь делать что хочешь, Касперос.
— Что ты ты имеешь в виду?
— Сам догадайся.
Блистательный усмехнулся и встал.
— Открой вокс-канал, — приказал он ближайшему машиножрецу и поднял свой шлем.
Некоторое время он разглядывал его, пробегая пальцами по линиям. Затем громко заговорил:
— Пойте, сыны и дочери наслаждений, пойте, вступая в шторм! Пойте мне о радости и смерти, мои дети, мои братья, мои возлюбленные. Пойте, чтобы сам Слаанеш увидел, какой восхитительный хаос мы сеем для него, — Он надел шлем, и его голос вдруг зазвучал из всех вокс-динамиков на палубе, — Пойте, идя на смерть. Пойте последний гимн Града Песнопений в честь того, кто сделал этот миг возможным.
И они запели. По всему кораблю Дети Императора затянули жуткую рапсодию, заполняя все каналы вокса. Рабы тоже присоединились к исступленным завываниям своих повелителей. Блистательный раскинул руки в стороны и принялся качаться и жестикулировать, как какой-то жуткий дирижер.
— Слышишь их, Фабий? Слышишь, как они любят меня? Мои Узники Радости любят меня не меньше, чем мы любили Фулгрима, — сказал Блистательный, — Вот оно, мое время. Пора выйти на сцену и отвесить последние поклоны. А потом меня ждет еще более великое представление. Нас ждет.
— Мечтай, о чем хочешь, для меня это лишь очередной шаг на пути к морю, Касперос, — ответил Байл.
— Какому морю? Опять ты со своими отсылками? Как это уныло!
— Когда-то мы гордились своими знаниями риторики и афоризмов, — сказал Байл, — Помнишь те замечательные дискуссии, Касперос? Мы до глубокой ночи искали смысл среди словесных полей. Сам Фениксиец присоединялся к нам, и мы перекидывались отсылками до тех пор, пока не всходило солнце, и время слов сменялось временем войны.