Фабий Байл. Живодер
Шрифт:
— Я слышу, как души внутри вопят всякий раз, когда ты их касаешься.
— Какое мне дело, пока они исполняют то, что мне нужно? — Фабий взял образцы с подноса и поставил перед собой. — Знаешь, друкари делают из них оружие. Обычно гранаты, боеприпасы.
— Отвратительные создания.
— Но мудрые в своей жестокости. — Фабий показал на образцы. — Они раскрыли мне пару способов их взращивания, а я научил их тем, какие открыл сам. Приглядись. Гляди, как разрастаются.
— Я уже слишком близко видел, как они разрастаются. Никогда не пойму, зачем ты тратишь время на возню с миазмами ксеносов. Какой от
— О? — переспросил Фабий, слушавший его вполуха.
— Да. Певцы причудливых песен умолкли. Танцующие на обрыве времени остановили пляски.
— Ужас какой. Но мне-то что? — Фабий взял с подноса с инструментами ножницы для костей.
— Они ждут. Тебя.
— Тогда я желаю им всяческого возможного терпения. Погляди. Видишь? Психокость практически невозможно создать, но ее невероятно легко направлять, если только понять как. — Фабий отрезал с одного из образцов кусок. Он отложил его в сторону и оглядел.
— Принесите мне криоконтейнер кватернус-альфа, — приказал он, не поворачиваясь. Пробирочник засеменил прочь.
— Опять безбожное латание дыр. Ты вообще слушаешь? — нахмурился Саккара.
— Нет. А дыры пусть латают инженеры. Я же провожу эксперимент. Передай мне поднос рядом с твоим локтем.
— Тот, где лежит мозг? — оглянулся Саккара.
— Да. Осторожнее.
— Он пульсирует. — Несущий Слово скривился, но подчинился.
— На это я и надеялся. Реагент, которым он пропитан, является синтетической формой юзнанского реаниматора [1] , он стимулирует ткани коры головного мозга, предотвращая распад церебрума. — Фабий взял с подноса гололупу и подсоединил ее к нейронному порту, после чего заглянул в нее. Он моргнул, и лупа испустила сканирующий импульс. После второй команды перед ним в воздухе возник гололитический перекрестный разрез мозга. Апотекарий постучал по изображению, отчего то начало вращаться. — Ах. Уже две недели прошло после извлечения образца, но видишь, никакого распада не было.
1
Отсылка к известному фильму ужасов режиссера Брайана Юзны «Реаниматор» о гениальном, но безумном ученом, научившемся воскрешать мертвецов.
— И почему это должно меня впечатлить?
— Потому что клонированные ткани мозга разрушаются даже в стазисе. Утрата функций, перебои в подаче информации между полушариями и проблемы с подсоединением к нейронам практически неизбежны, отчего требуются восстановительные операции, на которые уходит много времени. Но здесь никакого распада нет.
Мыслью Фабий привел в действие хирургеон. Медицинская конечность опустилась в состав, чтобы наполнить шприц для дальнейшего изучения. Вторая же, увенчанная острым лезвием, искусно отсекла часть мозга, которую Фабий положил на диагностический поднос.
— А это значит, что мы можем предпринять следующий шаг, — продолжил Фабий.
Он взял образец психокости и поднес к лупе для сканирования. Моргнув в третий раз, апотекарий включил встроенный в линзу лазерный резак. Он аккуратно отсек еще меньший фрагмент, после чего отложил в сторону. Сгладив разрез, Фабий энергично вставил в большую частицу узловой порт. Саккара, невольно заинтересовавшись, подался вперед.
— Что ты делаешь?
— Ты точно хочешь знать? — Фабий поглядел на него, остановившись.
— Иначе бы я не спросил.
— Ну хорошо. — Старший апотекарий вернулся к работе. — Я готовлю психокость для введения в мозолистое тело, где она пустит корни и начнет прорастать в белом веществе, постепенно проникая в кору мозга. После этого психокость начнет затвердевать, образуя вторую мозговую мантию.
— И для чего это?
— Возникнет вторичная нейронная сеть. Введенные мной узлы будут действовать как многодиапазонные передатчики, принимающие и отправляющие информацию между искусственными сетями.
— Несколькими сетями? — нахмурился Саккара.
— Разумеется. — Фабий показал на ближайший стеллаж, где покоилось больше дюжины криоцилиндров. В каждом находился клон, выращенный в саду из психокости и теперь ставший достаточно зрелым для содержания в обычных условиях. Когда я завершу опытную партию, то начну готовить к внедрению первое поколение клонов.
— Клонов?
— Да. Нельзя просто воткнуть один из измененных мозгов в неподготовленный череп. Нужно с самого начала растить подходящее тело. Когда процедуры внедрения будут завершены, я начну имплантацию геносемени, поскольку клоны войдут в оптимальный для развития период.
— Очередные копии, — скривился Саккара. — И ты не опасаешься, что их осквернит хворь, как это происходит каждый раз?
— Нет. Хворь поднимает уродливую голову лишь когда я провожу полную нейронную пересадку. Эти же клоны, по сути, не будут даже мыслящими существами. Скорее, они станут… отражениями. Воспроизводящими мои мысли и пристрастия. Один разум, много тел.
— Чудовищно.
— Практично.
— Одно другого не исключает, — огрызнулся Саккара. — Ты разорвешь свою душу в клочья, и ради чего? Чего ты этим добьешься?
— Я скажу тебе, если дашь мне договорить, — парировал Фабий, продолжая работать. — Бессмертие — мечта глупцов. Уж это-то я понял за время в Комморре. Сколько бы мне ни удалось прожить, тому мне, что сейчас говорит с тобой, хворь будет глодать меня. И будет глодать каждое следующее отражение меня, пока я буду придерживаться материального бытия. От этого отвратительного фага нет лекарства. Это не естественная болезнь.
— Это дар, — сказал Саккара.
— Хораг тоже так говорит. Неважно, я не собираюсь вечно прыгать из тела в тело. — Фабий помолчал. — Я не буду призраком, вселяющимся в собственный гниющий труп. Для продолжения моего труда необходим другой путь.
— И ими станут эти… фантомные подобия?
— У меня есть теория. Если после неизбежной смерти я не перенесу сознание, но вместо этого разорву активные нейронные связи, мои отражения-сознания смогут развиваться и продолжать исследования, как это сделал бы я, но без преследующего меня генетического дамоклова меча. Пока я буду жить, они будут учиться. И когда я умру, они смогут применить мои уроки так, как это сделал бы я. — Фабий улыбнулся. — Мой труд продолжится, даже если я сгину.
— Ты думаешь, что умнее богов. — Саккара отвернулся. — Даже теперь. После всего, что видел и испытал.