Фабрика офицеров
Шрифт:
Схватив пакет с книгами, Хохбауэр сначала намеревался направиться к обер-лейтенанту Крафту, чтобы доложить тому, как это и предусматривалось уставом.
— Итак, камераден, — ехидно заметил он коллегам, — вот мы и посмотрим, кто же имеет больше веса: преподаватель тактики или же офицер-воспитатель.
Фенрих Хохбауэр нашел обер-лейтенанта в канцелярии, где он сидел, склонившись над столом. Однако Крафт вовсе не работал, как могло показаться сначала. Он всего-навсего рассматривал бутерброд с сыром, прежде чем съесть его.
Хохбауэр застыл по стойке «смирно» и доложил:
— Прошу разрешения, господин обер-лейтенант, выйти в город. Господин капитан Федерс поручил мне отнести книги для фрау Фрей.
— Хорошо, — проговорил небрежно обер-лейтенант, не отрываясь от своего занятия.
В течение нескольких секунд Хохбауэр не мог побороть родившегося в нем удивления.
«Как же так, — думал фенрих, — отпустить в городское увольнение без проверки внешнего вида, отпустить, даже не задав ни одного каверзного вопроса, даже нисколько не постращав? Удивительно, да и только! Что бы все это могло значить? Неужели обер-лейтенант Крафт потерял ко мне всякий интерес?»
Все эти мысли сильно занимали Хохбауэра, когда он спускался с холма, приближаясь к небольшому городку. Поведение Крафта было загадочным, так как он отличался способностью неожиданно и хитро маневрировать, становиться равнодушным, уметь убеждать, осторожно избегать давления на себя со стороны других, умел хитро вести себя даже при проигранной игре. Короче говоря, он был способен на многое, вернее говоря, на все! Менее всего он был способен полностью доверять другим, что, собственно, и омрачало мысли Хохбауэра.
Однако от плохого настроения фенриха не осталось и следа, как только он увидел Фелициту Фрей: ему улыбалась дама очаровательная и зрелая, знающая себе цену и в то же время доступная.
— Милости прошу, мой дорогой, — сказала она Хохбауэру. — Очень и очень рада видеть вас.
Фенрих с юношеским пылом поклонился и, изящно наклонившись, поцеловал ей руку, млея от удовольствия. Когда Хохбауэр выпрямился и взглянул на майоршу, то заметил, что Фелицита слегка зарумянилась.
— Для меня настоящий подарок, что я могу находиться здесь, — заверил юноша, сияя от удовольствия.
— А для меня это большая радость.
Сначала разговор зашел о книгах. При этом было выпито по рюмке густой мадеры, любимого напитка майора. Однако в последнее время доставать мадеру становилось все труднее и труднее, и теперь она подавалась в этом доме лишь в исключительных случаях. И хотя Хохбауэр точно не знал, какая именно честь была ему здесь оказана, он все же чувствовал это по нежным взглядам фрау Фрей.
— Если вы желаете чашку чая, — проговорила фрау, — я охотно приготовлю его, только вам придется немного подождать. Я одна в квартире: моя племянница уехала и вернется только поздно вечером, а супруг, как обычно, занят на службе. Генерал проводит снова какие-то учения, а они, как правило, ранее полуночи не кончаются.
— Да, — робко проронил фенрих, — это так.
— Значит, вы хотите чая? — обрадованно переспросила любвеобильная фрау.
Хохбауэр посмотрел на Фелициту: он не совсем ясно ее понял и потому еще раз склонился над ней.
— Вы хотите чашку чая? — переспросила Фелицита, слегка смутившись.
— Я, многоуважаемая фрау, всегда дорожу вашим гостеприимством.
Тут они снова заговорили о книгах. Правда, на этот раз речь зашла о книгах, в которых описывались жестокие бои и блестящие победы, говорилось о германском духе, о мужской силе и женской красоте.
— Да, нечто возвышенное, если так можно сказать, императорское, бывает свойственно отнюдь не только лицам императорской семьи; бывают люди, которые просто-напросто по-императорски думают.
— Вы очень правильно сказали, милостивая государыня! — поспешил заверить супругу Фрея фенрих Хохбауэр. — И в наше время, разумеется, имеются такие исключительные лица, хотя они и не носят благородных имен.
Так они и беседовали, электризуя друг друга взглядами. Постепенно сгустившиеся сумерки отбрасывали густые тени от мебели, погружая все в приятный полумрак.
Чтобы не разрушить интимного настроения, фрау Фелицита зажгла желтую свечу, при свете которой налитая в рюмки мадера таинственно отливала золотом. Содержимое бутылки постепенно подходило к концу. Однако оба собеседника были готовы продолжать приятную беседу, правда, переменив тему. Разговор зашел о императрицах и их пажах, которыми они могли распоряжаться по собственному усмотрению.
— Об этом неоднократно писали и пишут самые лучшие писатели нации, — заверил Хохбауэр, ощупывая счастливыми глазами тело фрау.
— Вы считаете, что подобное можно встретить и в наше время?
— Вот именно, в наше время в особенности, так как настоящее великое сейчас превращается в нечто масштабное, когда даже сама любовь служит делу борьбы за нашу победу.
Фелициту Фрей, казалось, окрылили эти слова. Свет свечи окрашивал всю обстановку, в которой находилась эта пара, в золотые тона; один из них чувствовал себя пажом, а другая — императрицей.
Фрау протянула юноше руку. И он схватил ее, прижав к своему разгоряченному лицу. Словно загипнотизированный, Хохбауэр, будто ища поддержки и защиты, медленно двигал свою руку вверх, пока не достиг плеча, и все это он проделал молча, не проронив ни единого звука, с нежным и подобострастным упорством и даже нажимом.
Начиная с этого момента Фелицита Фрей забыла обо всем на свете, кроме, разумеется, самой себя и своего пажа, который увивался вокруг нее. Комната, в которой они находились, как нельзя лучше располагала к проявлению чувств, тем более что господина майора дома не было…
Позже, значительно позже Фелицита сказала:
— Вот, возьми мой платок!
Хохбауэр и не собирался пользоваться собственным платком, который никак не подходил для подобной ситуации. Дело в том, что, уходя из казармы, он забыл положить в карман чистый платок. Платком, как он до этого говорил, можно вытирать только сопли и слезы, а тут он убедился в том, что его вполне можно использовать и для совершенно другой цели.