Фабрика офицеров
Шрифт:
— Во всяком случае, я надеюсь, — продолжал обер-лейтенант, обращаясь в заключение ко всему учебному отделению, — что вы в этих стенах все-таки кое-чему научились. Можете расходиться!
— Вы играете чрезвычайно осторожно, — сказал Феликс, который играл под номером «33».
— У меня такая манера игры, — ответил обер-лейтенант Крафт, все еще не решаясь сделать следующий ход.
Феликс смотрел на своего партнера в одно и то же время рассеянно и внимательно. Его глаза, большие и темные, были красивы. При этом он улыбался, но улыбка его была скорее похожа на застывшую маску.
Обер-лейтенант Крафт старался не смотреть на лицо Феликса, а глядел на шахматную доску, лежавшую перед ним, за которой сидел беспомощный субъект в кожаном мешке. И все же № 33 относился к числу счастливчиков: он научился любить книги, понимал кое-что в музыке и умел играть в шахматы.
В данном же конкретном случае ему просто здорово повезло. Феликсу позарез нужен был партнер с хорошими связями. Каждый свой ход он объявлял, не нарушая при этом смысла и удовольствия от игры.
— Не утомляет ли вас моя манера игры? — спросил его Крафт.
— Нет, — ответил Феликс, — поскольку свободного времени у меня очень много. К тому же ваша манера игры в шахматы довольно интересна.
— Я знаю, что играю необычно и не придерживаюсь уже опробованных комбинаций.
— В этом ваше преимущество, — вежливо согласился с ним Феликс. — Вы умеете, так сказать, удивить своего партнера неожиданным ходом, более того, даже сбить его с толку. Это что, ваш расчет или же чистая случайность?
— Я думаю, что это и есть моя манера игры.
Обменявшись такими репликами, оба некоторое время играли почти молча. Лишь иногда Феликс бросал короткие замечания, называя комбинации или же подкрепляя ход его буквенно-цифровым обозначением.
Они одни сидели в комнате между белыми стенами, освещенными с потолка ярким светом. Зрение у игрока № 33 было, видимо, ущербным, так как глаза у него постоянно слезились. Время от времени он наклонял голову, чтобы незаметно вытереть выкатившуюся из глаза слезинку.
— Зачем вы здесь находитесь? — неожиданно спросил Феликс.
— Затем, чтобы играть с вами в шахматы, — проговорил Крафт, передвигая своего слона на четыре клетки вперед. При этом он застегнул свой врачебный халат, который всегда надевал поверх формы. — Теперь ваш ход.
— Что у вас за ранение? — поинтересовался Феликс, понимая, что тот не мог быть нераненным. Каждый, кто находится в этом помещении, имел награды. И даже если внешне нельзя было заметить, в чем заключалось ранение того или иного лица, можно было смело предполагать, что у каждого что-то да отсутствует: у одного — часть легкого, у другого — часть желудка. Вполне возможно, что у кого-то в теле бродил осколок. Возможно, кто-то потерял чувство равновесия.
— Не будем об этом говорить, — заметил Крафт. — Лучше займемся игрой.
— Скажите, а у вас порой не бывает чувства этакой полной бессмысленности? — спросил Феликс. — Околачиваться здесь было бы не столь трудно, если бы человек хоть как-то мог объяснить самому себе причину, почему он поступил так, а не иначе. Предположим, я взорвал мост для того, чтобы спасти жизнь другим, а во время этого все и случилось, то есть меня ранили, а почему бы и нет? Разве такого не могло быть? Или, к примеру, прямо перед строем солдат я бью генерала по физиономии, меня за это, разумеется, расстреливают, но тут я по крайней мере знаю, за что именно. А ведь я ничего подобного не делал, а просто-напросто спал, а когда проснулся, я уже оказался в таком положении, в каком вы меня сейчас видите.
— Вы далеко не единственный человек, мимо которого смерть прошла тогда, когда он спал, — объяснил обер-лейтенант Крафт, стараясь придать голосу равнодушную окраску.
— А вы? — спросил Феликс. — Что произошло с вами? Вы разве не думали над тем, почему или ради чего вы оказались изувеченным?
— У меня, к сожалению, пытались выцарапать мозг, — сказал обер-лейтенант Крафт. — Но это еще не самое плохое, что может быть. Правда, для большинства из нас мозг так или иначе является лишней частью организма. Только вы внимательно следите за игрой: вашему ферзю грозит опасность. Я объявляю вам шах.
— Я уже не могу внимательно следить за игрой, — признался Феликс, — у меня сильно слезятся глаза. Давайте сегодня на этом закончим партию, если вы не возражаете, конечно.
— Я не возражаю.
— Значит, мы заговорили о мозгах, — проговорил Феликс с закрытыми глазами. — Неужели и вы прожили свою жизнь бессмысленно? Или, быть может, вы спасли жизнь товарищу, защитили детей и женщин или вообще сделали что-то такое, что имело глубокий смысл? Или же и вы совершали только то, что иначе как бессмысленным и назвать нельзя? А?
— Давайте закончим игру, — предложил обер-лейтенант Крафт.
— Знаете, если я еще буду способен на что-нибудь, — сказал Феликс, — то я попытаюсь, чтобы остаток моей жалкой жизни обрел смысл, попытаюсь сделать что-нибудь такое, как, например: рассказать правду о чем-нибудь, разоблачить убийцу, умереть, спасая другого, сохранить нечто прекрасное, задушить ложь, посадить сад. Вы меня понимаете?
— Да, — согласился с ним Крафт. — Нечто подобное хочется сделать и мне.
— Дружеский вечер объявляется открытым!
— Все учебное отделение в полном составе собралось в кабачке «Пегий пес». То, что выбор пал именно на этот кабачок, Крамер счел особенно удачным, так как таким образом им представлялась возможность отпраздновать очень важное событие, заключающееся в ловком обходе опасной «подводной скалы», что было бы просто невозможно, если бы Ротунда не изменил своих показаний. И сам факт, что они снова сидели не где-нибудь, а в «Пегом псе», воспринимался не иначе как полный триумф.
— Я докладываю господам офицерам! — произнес Крамер.