Фабрика офицеров
Шрифт:
Спокойным, но твердым движением руки он достал полевой устав с грифом «Для служебного пользования». Раскрыв его наугад, он углубился в чтение.
В душе Хохбауэр был глубоко убежден в том, что он действовал совершенно правильно. «Внушительный призыв к мужеству и чести, — считал он, — время от времени необходимо бросать, так как человек по своей природе слаб и постоянно подвержен всевозможным соблазнам до тех пор, пока не попадет в спокойный и верный поток».
Сев к столу, фенрих Хохбауэр начал писать письмо, даже не удостоив взглядом Амфортаса, который с горящим от пощечин лицом все еще стоял на том же месте.
Письмо это он писал своему отцу, коменданту Оренсбурга, и начиналось оно вполне безобидно. В самом начале Хохбауэр сообщал папаше общие сведения, не связанные с основным смыслом письма, затем он заверил его в своем полном здравии. И лишь после этого пошли возвышенные строчки о значении великогерманского национал-социалистского патриотизма. А уж затем Хохбауэр начал осторожно подбираться к самому главному: он поинтересовался состоянием здоровья брата отца, который занимал один из ответственных постов в министерстве юстиции, а тот, в свою очередь, имел племянника, служившего в штаб-квартире фюрера, и был лично хорошо знаком с генеральным прокурором армии.
Далее Хохбауэр писал буквально следующее:
«Учась в военной школе, я познакомился со многими офицерами — начальниками, достойными полного уважения, и среди них, например, начальником потока капитаном Ратсхельмом, но тут же я натолкнулся на одного такого офицера, деятельность которого и поступки меня по-настоящему огорчили, и не только меня, но и многих фенрихов. Я вынужден характеризовать этого офицера как своего рода разрушителя, да иначе его поведение и назвать нельзя. Этот человек не только склонен к садизму, прежде всего он позволяет себе неблагожелательно высказываться о германском народе, рейхе и фюрере, к тому же еще с такой завуалированной хитростью, которую подчас и разгадать-то бывает невозможно. Я считаю, что такие типы не могут быть офицерами и уж тем более они не имеют права занимать ответственные должности. В данном конкретном случае речь идет о некоем обер-лейтенанте Карле Крафте, занимающем в настоящее время должность офицера-воспитателя 6-го потока в военной школе № 5».
В конце своего письма Хохбауэр снова упомянул о кое-каких мелочах, поделился несколькими замечаниями, не имеющими никакой связи с главным, о чем писалось в письме, затем, пожелав здоровья и благополучия родным и близким, написал: «Хайль Гитлер!» А в постскриптуме приписал следующее:
«Передай мой самый сердечный привет твоему брату, а моему уважаемому дядюшке из министерства юстиции. Полагаю, он будет рад, если ты покажешь ему это письмо. Остаюсь и впредь любящим тебя сыном».
Заклеив столь важное послание, Хохбауэр невольно подумал о том, каким образом ему и впредь принуждать своих коллег к верности себе. Мысленно он спросил самого себя о том, может ли он с Андреасом поступить точно так же, как с Амфортасом, а также о том, каким образом ему лучше всего завербовать на свою сторону Крамера.
Пока Хохбауэр размышлял обо всем этом, в комнату вошел дежурный фенрих и положил на стол пакет с книгами.
— Хохбауэр, — сказал дежурный фенрих, — капитан Федерс приказал вам сегодня под вечер отнести эти книги фрау Фрей. Капитан Федерс просил передать, что она ждет вас.
— Хорошо, — произнес Хохбауэр, делая вид, что ему это совершенно безразлично, чувствуя в то же время, как всего его распирает от гордости и удовлетворения. — Положи книги вон туда, на стол.
— Ты говоришь об этом так, как будто это самое что ни на есть обыкновенное дело, — с изумлением заметил Хохбауэру дежурный фенрих.
— Для меня лично в этом нет ничего удивительного, так как я уже не раз бывал на квартире начальника курса, более того, меня там даже чаем угощали.
Дежурный фенрих даже присвистнул от удивления, так как он умел ценить подобные вещи. А сам факт, что это приказание отдавалось через капитана Федерса, красноречиво свидетельствовал о их связи! Честь и слава этому Хохбауэру!
Сам Хохбауэр также рассматривал это поручение как своего рода поощрение. Так капля по капле вокруг него собирались знаки признания: симпатия Ратсхельма, признание Федерса и даже, быть может, благоволение самой супруги господина майора, которая пользовалась большим влиянием. А все это, вместе взятое, могло дать ему в руки завидные козыри.
— Ну так что, Амфортас, — обратился Хохбауэр к коллеге, рассматривая переданные ему книги, — смогу я получить от тебя желаемую бумагу или нет?
— Да, конечно, — устало ответил Амфортас, на которого сильно повлияло то, что сам Федерс начал благоволить к Хохбауэру. — Надеюсь, ты используешь ее с толком.
— Об этом ты можешь не беспокоиться, — ответил ему Хохбауэр, любовно поглаживая пакет с книгами.
После обеда время у фенрихов обычно проходило очень быстро, хотя Хохбауэру на этот раз казалось, что оно тянется медленно. В тот день по плану проходило тактическое занятие на ящике с песком по теме «Взвод в наступлении». Все, что нужно было знать по данной теме, опытные фенрихи схватывали, можно сказать, на лету и могли ответить в любое время безо всяких затруднений.
Сидя на занятии, Хохбауэр думал о своем: прежде всего о Фелиците Фрей и о тех возможностях, которые он мог приобрести с ее помощью. Даже Крафт, проводивший занятия, не мог помешать Хохбауэру мечтать.
Занятие на ящике с песком кончилось так же неожиданно, как и началось. Обер-лейтенант был более чем краток:
— На сегодня все! — и тут же исчез.
— Готов биться об заклад, — заметил Хохбауэр по этому поводу, — наш воспитатель не имеет ни малейшего представления о том, как должен вести себя настоящий офицер.
Однако никто спорить с Хохбауэром не собирался: ни желания, ни времени для этого ни у кого не было.
— Наш Крафт всего дважды был на квартире у майора Фрея, а я сегодня пойду туда уже в третий раз. Разве это ничего не говорит?
Окружавшие Хохбауэра фенрихи удивлялись и одновременно завидовали ему. Они смотрели на своего «предводителя», следя за каждым его движением.
После занятий, готовясь к визиту к фрау Фрей, Хохбауэр даже сменил носки, затем тщательно протер одеколоном подбородок, на котором, собственно, еще и щетина не успела отрасти. Однако он отказался взять чистый носовой платок, который ему любезно предлагал Амфортас.
— Видишь ли, мой дорогой, — начал дружелюбно Хохбауэр, — носовой платок предназначен для вытирания соплей или слез, а у меня не может быть ни того, ни другого!