Фабрика офицеров
Шрифт:
— Я должен с удовлетворением признать, — продолжал тем временем обер-лейтенант Крафт, подмигнув, — что меня глубоко тронуло живое соболезнование моего учебного отделения, высказанное по столь печальному для меня случаю. Именно поэтому я позволю себе процитировать вам несколько наиболее удачных мест из ваших сочинений. Так, например, фенрих Бергер не ограничился моими данными, он купил свежий номер газеты и, познакомившись с опубликованными там некрологами, написал буквально следующее: «Ознакомившись с некрологом в газете, я по-настоящему понял, уважаемый господин Крафт, какую тяжелую утрату вы понесли».
Фенрихи громко рассмеялись. Хохбауэр обернулся и с презрением посмотрел на них.
«Выходит, этот обер-лейтенант Крафт не кто иной, как типичный элемент разложения! — невольно подумал Хохбауэр. — Ничто свежее, созидательное ему не свойственно. Ему явно не хватает традиционной серьезности. А уж чувства святой ответственности за извечные ценности германской нации у него нет и в помине. Вот он каков! В душе этого Крафта живут одни извращения, короче говоря, все то, что смело можно назвать чуждым германской расе. Вполне возможно, что его мозг отравлен идеями иудаизма!»
— А вот фенрих Меслер, — продолжал Крафт, отыскав написанное Меслером, — в своем, так сказать, сочинении, раскрыв передо мной свою сердечную тайну, прямо-таки удивил меня, написав следующие строки: «Тяжело потрясенный известием о кончине Вашей кузины, которую мы все так глубоко любили и уважали, я долго и тщетно старался найти в себе подходящие слова, чтобы…» И так далее. Последнее замечание очень меткое, что же касается написанного другими фенрихами, то я не думаю, чтобы кто-нибудь из вас старался с помощью лести установить со мной фамильярные отношения с целью облегчения своей учебы и службы посредством такого дешевого приема.
«Безнадежная чепуха! — думал при этом фенрих Хохбауэр. — Сплошной бред, ни строчки о величии, о могуществе фатерланда, ни строчки о народе, о рейхе и фюрере. Одни пустоты и напыщенные фразы. И все это пишется в то самое время, когда все мобилизовано для достижения окончательной победы над врагом. И в такой ответственный период этот человек занимается разложением пусть не таких уж далеких, но все же способных на лучшее умов некоторых бедных, легковерных фенрихов, которых можно так легко ввести в заблуждение! Да все это можно смело рассматривать как нанесение удара по военной мощи страны».
Разумеется, обер-лейтенант Крафт и думать не мог, что его поведение находится под огнем столь сокрушительной критики. Как ни в чем не бывало он продолжал зачитывать, и следует сказать, к безграничной радости большинства фенрихов, строчки из их сочинений.
— Наш Бемке излил на бумаге целый вулкан чувств. Он пишет: «…И вот она удалилась от Вас, высокоуважаемый господин Крафт. Она была такой юной и юной увяла. И я вместе с Вами тяжело переживаю утрату. Трудно перенести эту потерю, но уж так суждено…»
Даже после прочтения этой цитаты, встреченной бурным хохотом, фенрих Хохбауэр не отказался от надежды серьезных перемен в обучении. К этому были многие основания. Могло случиться так, что никакой кузины не было и в помине, да и само составление некролога и соболезнования были не чем иным, как ширмой.
Таким образом сам Хохбауэр (внутренне) был готов позитивно оценить результаты этого занятия. Он ерзал на месте и не спускал глаз с обер-лейтенанта, показывая тем самым, что очень хотел бы, чтобы его спросили.
Однако Крафт, казалось, не замечал его. Он не только не прочел вслух ни одной цитаты из работы Хохбауэра, но даже не задал ему ни одного вопроса. Можно было подумать, что Хохбауэр вообще не существовал для Крафта.
Офицер-воспитатель зачитал фенрихам еще семь или восемь цитат из их сочинений, чем вызвал у них еще большее оживление. И тут Хохбауэру пришла на ум мысль, что, видимо, таким образом он намеревался поймать фенрихов. Хохбауэр решил в их же собственных интересах встать на их защиту.
— Должен признаться, что я глубоко тронут вашими работами, — еще раз сказал обер-лейтенант, а затем сухо, не меняя выражения лица, добавил: — Судя по вашим соболезнованиям, смерть, как таковая, должна доставлять удовольствие.
Это высказывание воспитателя, вернее, большую его часть, Хохбауэр занес в свою записную книжку, а затем еще раз оценивающим взглядом посмотрел на обер-лейтенанта.
Следующая тема занятий касалась вопроса о дисциплинарных взысканиях: их формулировки, объявления и приведения в исполнение. Правда, сам офицер-воспитатель прислонился спиной к задней стенке аудитории и безразличным взглядом уставился прямо перед собой в пустоту, заставив одного из фенрихов вслух читать выдержки из устава. Сам же он явно скучал и даже время от времени лениво позевывал.
— Читайте громко, — произнес Крафт спустя несколько минут, — а не то все здесь заснут от тоски.
А Хохбауэр тем временем мысленно продолжал подводить свой баланс. При этом его осенила мысль, что вот-вот должно произойти нечто значительное, что при его помощи, как одного из лучших слушателей курса, должно повлиять на весь ход учебного процесса. Для этого, ему казалось, у него имелись неплохие возможности, так как начальник потока капитан Ратсхельм со свойственной ему симпатией стоял на его стороне. А капитан Федерс, преподаватель тактики, выставлял Хохбауэру за его работы самые высокие оценки. С майором же Фреем, начальником курса, он вообще был, так сказать, на короткой ноге. Единственным человеком, который являлся крупным препятствием на его пути, был этот несносный обер-лейтенант Крафт.
— Однако это нельзя откладывать в долгий ящик, — проговорил Хохбауэр, и при этом так громко, чтобы его слова были услышаны обер-лейтенантом Крафтом.
Фенрихи, сидевшие поблизости от Хохбауэра, еще ниже нагнулись над своими столами, как бы демонстрируя этим, что они заняты выполнением задания. Глядя на них, Хохбауэр презрительно рассмеялся.
— Если вы что-то хотите сказать нам, — громко произнес Крафт, не трогаясь со своего места, — то скажите достаточно громко, чтобы вас все слышали, Хохбауэр. Ну-с, что вы хотели нам заявить?