Фаина Федоровна
Шрифт:
Теперь я понимаю, что параллельный мир был для немалого количества людей вполне осязаем. Но отсутствие жизненного опыта заменяло мне страх. Меня нелегко было испугать.
Я ответила серьёзно, без тени кокетства, без улыбки.
–У меня записаны почти тридцать человек больных. Я не могу заставить их ждать из соображений гуманности.
–Из соображений чего?– переспросил он.
Наверное, он решил, что мои «соображения гуманности» это ответ на его «менструацию».
–Если я не приду на приём, больные
Ему надоело разговаривать со мной. Он отвернулся и пошёл контролировать раздачу мешков, в которые нужно было собирать листья.
–Но Николай Иванович! – побежала я следом.
– Я не могу собирать этот сор, когда меня ждут больные!
Он даже не повернул в мою сторону голову. Все, кто стоял неподалёку с неудовольствием смотрели на меня.
Я двинулась к подъезду поликлиники.
–Ольга Леонардовна! – закричала мне вслед заведующая.
– Вернитесь на место, иначе вместо рабочего дня я запишу вам прогул!
–Меня в институте учили больных лечить, а не ветки собирать, – сказала я внятно и вошла внутрь. Фаина Фёдоровна смотрела мне вслед. Я шла по неосвещённому коридору своего отсека и машинально поворачивала выключатели. За мной поочередно загорались вытянутые прямоугольники неоновых ламп, будто сзади у меня оставалось всё светло и ясно, а впереди была дрожащая темень. Внутри у меня всё тряслось, но я не боялась. Когда чувствуешь себя правым – почему-то не боишься. В самом конце коридора неясно виделись контуры людей. Мёртвые души в день сбора веточного корма.
Когда я дошла до моего отсека, кое-кто из больных, ждущих на обитых дермантином скамейках, встали.
–Ох! А мы-то говорим, зря мы приехали.
Молча я открывала дверь кабинета.
–Так ведь весь город сегодня собирает. – отозвался кто-то.
– Школьников и учителей с уроков сняли.
–Я в ЖЭК прихожу вчера за квартиру платить – а у них на дверях объявление висит… Как на фронт.
Про фронт я услышала на следующий день от заведующей поликлиникой.
–Вы дезертировали с трудового фронта!
Но я отметила, что если до этого дня она иногда говорила мне «ты», после моего ухода со сбора веток отношения наши утвердились, как враждебно официальные.
Я вошла в кабинет, надела халат. Поставила на плитку чайник. Без Фаины Фёдоровны в кабинете было неуютно и пусто.
–Кто на продувание? – Раздался вдруг в коридоре властный голос моей медсестры.
– Готовьтесь по очереди. Когда вызову, не задерживайтесь.
Она вошла. Лицо её пылало, кудряшки дрожали, ножки семенили в обтягивающих штанах, только вчера купленного по случаю мероприятия школьного спортивного костюма. В руке болталась авоська с завтраком.
–Будьте уверены, выговор нам с вами обеспечен. – объявила она.
–Зовите, кто по очереди, – грустно сказала я.
– Вы-то как раз могли и остаться
–Да нужен мне он больно, этот веточный корм! – сказала Фаина, надевая халат прямо на спортивный костюм.
Вошёл тот самый, который говорил про домоуправление и про фронт.
–На что жалуетесь? – спросила я и повернула в его сторону свой лобный рефлектор.
Я снова сажусь в машину и смотрю на часы. Пачка пельменей и банка сметаны – долой полчаса.
Дождь перешёл в настоящий ливень. Первый весенний ливень в этом году. После таких дышится замечательно. Зимняя грязь смывается в водостоки, очищаются от смолы и пыли почки деревьев. Аллергикам становится легче дышать. Интересно, легче ли дышать в палате Бочкарёвой?
На автобусной остановке я замечаю Олега. Автобус, видно, недавно ушёл, потому что кроме него больше никого нет. Олег стоит мокрый и жалкий. Единственный ушной микрохирург в городе. Стажировался в Германии. Бл…ь.
Я подъезжаю и останавливаюсь. Он узнаёт мою машину и неловко скачет через дождевой поток, отделяющий тротуар от дороги. Я представляю, как он сейчас намочит мне сиденье своим мокрым плащом, но результат оказывается хуже моих самих плохих представлений. Ощущение, что ко мне в машину сел грязный бомж.
–Оля, спасибо! – Говорит он. Я сердито смотрю на него. По его худому, чётко вылепленному лицу текут струи, волосы прилипли ко лбу, и он похож на унылый, одинокий памятник, сошедший с постамента. Хорошо ещё, что мне на сиденье не течёт птичий помёт.
–Тебе куда? – спрашиваю я. Наверное, действительно, в такой ситуации «вы» звучало бы глупо. Сзади к остановке подъезжает автобус, и, не дождавшись ответа, я выруливаю на дорогу.
Он молчит, и мне кажется, что он меня не слышит.
–Ты отдал резюме?
–Отдал.
–И что?
–Главврача не было. Секретарша сказала, что передаст в отдел кадров.
Мне можно было ехать только прямо. Стрелки поворотов на указателях дороги были перечёркнуты белыми линиями, будто кто-то взял на себя функцию не допустить никаких поворотов ни вправо, ни влево.
Но мне всё равно нужно прямо. По жизни я не люблю кривые пути. Олег по-прежнему молчал, и было впечатление, что ему всё равно, в каком направлении бы ни двигаться. Я решила, что высажу его, когда дождь станет тише.
Летом улица, по которой мы едем, представляет собой зелёный тоннель из-за нависающих над ней деревьев. Я люблю эту улицу. Деревья на ней, как я их называю, «настоящие». Клёны, берёзы, а не карагачи с мелкими жёсткими листочками. Те самые карагачи, ветки которых мы собирали на веточный корм, в тот год едва доходили до второго этажа здания нашей поликлиники. Интересно, какие они сейчас?