Факап
Шрифт:
— Если, конечно, мы того заслуживаем, — ехидно закончил Сикорски.
— Это хорошо — помочь, — Горбовский, казалось, повеселел. — Но вас же проинформировали? То есть про действия ДГБ относительно Вандерхузе вы знаете? Вижу, вижу — знаете. Тогда изложу свою версию, а вы меня поправите, если что. Дегебешники действительно блокировали станцию, поставив Вандерхузе требование: дать информацию по известному вам вопросу. Вандерхузе стал торговаться, ссылаясь на собственную некомпетентность и всё такое. В конце концов ему сообщили, что, по их данным, КОМКОН вот-вот сюда отправит убойную команду. И дали ключ: если он соглашается на их условия, то говорит те самые два слова, которые ни с чем не спутаешь, а они немедленно снимают все блокировки и возвращают ему контроль над станцией. Так?
— В общем и целом да, — подтвердил Валентин Петрович. — Хотя, как я понимаю, были нюансы. Но вот насчёт этого я уже не в курсе.
— Нюансы более-менее понятные, — продолжил Горбовский. — Он им всё-таки рассказал. А галакты потребовали, чтобы в своём мемуаре он этого не упоминал. Как и сам факт достигнутой договорённости.
— Это он сам! — возразил архивариус. — Наши... они ничего такого не требовали, я уверен, — добавил он неуверенно.
— Ага, как же, — сказал Комов. — Я мемуар читал внимательно. И там очень заметно, когда автор начинает врать. Или недоговаривать, — поправился он.
— А там вообще есть что-то, кроме вранья? — удивился Сикорски.
— Руди, вот только не надо опять сводить на Целмса, — сморщился Комов.
— Именно на такую реакцию всё это и рассчитано, — пробурчал Сикорски, но продолжать не стал.,
— Мне расскажите про собак, — попросил Григорянц. — А то я ничего не понимаю.
— Там был эпизод, — сказал Горбовский. — Про планету Саракш. Где построили специальные башни с излучателями.
— Да, помню. Из тубусоида. Как он там был... четырёхразрядный, статичного поля. Который излучал какие-то волны мозговые.
— Вот-вот. Всё дело в волнах. Евгений Маркович, объясните всем, пожалуйста.
— Попробую, — Славин встал и отошёл к стене, на которой висел оригинал картины Серова-Водкина "Старт тяжёлой ракеты с космодрома Плесецк". — Вы представляете себе разницу между источником звука и усилителем звука? Усилитель будет усиливать те звуки, которые есть. Он может их усилить в тысячу раз. Но сам он не может издать даже шороха. Нужен начальный звук. Так вот, здесь то же самое. Тубусоид просто усиливает собственное излучение мозга. В основном — тех центров, которые и так всегда возбуждены. Но на Саракше требовалась стимуляция центра, который был подавлен. Нужна была волна определённой частоты, амплитуды, с определённым сигналом. Понимаете? На земной аппаратуре её можно списать с живого мозга и потом прокручивать. Но на Саракше не умели записывать колебания нейтринного поля. Они вообще не понимали, как эта аппаратура работает.
— Нужен живой мозг? — догадался Григорянц. — Оператор установки?
— Да. Причём такой, который умеет генерировать нужные волны. А на Саракше водились собаки, умеющие гипнотизировать. Хотя это не гипноз, а именно излучение. Они умели внушать другим существам практически любые чувства. Страх, покорность, любовь... ну и ощущение смысла жизни тоже могли. Хотя этому их приходилось учить. Но собаки хорошо обучаются. Особенно если они разумные и им можно объяснить, что от них требуется. И что если они будут слушаться, от них отцепят провода.
— Провода? Какие провода? — не понял Григорянц.
— Электрические, — пояснил Сикорски. — Прикреплённые к разным частям тела. Голованы очень неохотно шли на сотрудничество.
— Так что? Во всех этих излучателях... — Григорянц не закончил.
— Да. Клетки с собаками. И в Центре, и во всех башнях, — закончил Славин.
— А кто всё-таки сделал этих зверюшек разумными? — спросил Комов. — Или они сами?
— Не сами, — сказал Горбовский. — Над ними поработали. Причём именно званцевским вирусом. Только в особой модификации. Ослабили животные инстинкты и усилили удовольствие от возбуждения коры мозга. То есть от мышления.
— В общем, обошлись примерно как тагоряне с людьми, — закончил Комов.
— С людьми жёстче работали, — заметил Сикорски.
— Я бы так не сказал, но не будем отвлекаться, — предложил Горбовский.
— От чего? — снова влез Сикорски. — У меня складывается впечатление, что мы не знаем, чем заняться.
— А чем бы хотели заняться вы, Руди? — осведомился Горбовский.
— Я хотел бы поговорить о деле. Вместо этого мы болтаем о том, о сём. Я так себя веду, когда чего-то жду. Вы чего-то ждёте, Леонид Андреевич?
— Я всегда чего-то жду, — вздохнул Горбовский. — Или плохих новостей, или их подтверждения. Как говорил Пиц Шестой... — он задумался, припоминая.
— Вот теперь я понял. У нас, оказывается, литературный вечер, — съязвил Сикорски. — Сначала мы обсудили переводы древней английской поэзии, теперь перешли на творчество бывших прогрессоров. С нетерпением жду обсуждения сочинений Строгова. После чего, может быть, мы всё-таки уделим минуту-другую делам?
— Вы не любите Строгова, Руди? — Горбовский скептически посмотрел на собеседника. — Как вообще можно не любить Строгова?
— Я восхищаюсь Строговым, особенно его Второй симфонией, — сказал Сикорски.
— Но, и-извините, — удивился Валентин Петрович, — Строгов не писал симфоний... он вообще не писал музыки!
— Вот именно это меня в нём и восхищает, — объяснил Рудольф.
— Ваши сарказмы, Руди, съедают больше времени, чем все наши беседы вместе взятые, — заметил Горбовский.
— Простите, — снова вступил Валентин Петрович, — а почему вы вспомнили этого... Пице Шестого? — он посмотрел на Горбовского.
— Гм. Даже не знаю. Наверное, из-за мемуара? А что? У вас есть какая-то информация на эту тему?
— В общем... не знаю... нет, наверное, — Завадский достал платочек и промокнул вспотевшую залысинку.
— Очень жаль. Потому что повествование про Арканар в мемуаре Вандерхузе меня заинтересовало. Это крайне важное свидетельство правдивости мемуара в целом.
— Каким же это образом? — не понял Сикорски. — Мы же выяснили. Никакого Бориса Левина не было. Никакого глубинного расследования по этой теме не проводилось. Это... — он поискал слово, — стилизация. Хотя признаю — небездарная. Автор, видимо, когда-то был в рабочей группе. Что-то знает. Например, про КРИ.