Факир против мафии
Шрифт:
— О чем?
— О моем похищении, — мрачно ответил Отаров. — Не очень приятно чувствовать себя идиотом.
Турецкий пожал плечами:
— В этом смысле мне нечем вас утешить.
— То есть я и впрямь идиот? — Отаров хрипло рассмеялся. — Н-да. Спорить с этим глупо. Но я не об этом хотел услышать. Расскажите, как в этом замешана Регина?
— Никак не замешана, — сказал Турецкий. — Она виновата лишь в том, что испугалась за вас и вызвала «скорую помощь».
— Но ведь она подмешала мне в коньяк эту дрянь, — неприязненно сказал Отаров. — Дрянь, от которой меня так скрутило. Она это
Турецкий покачал головой и спокойно ответил:
— Нет, Отаров, Регина и здесь ни при чем. Кем бы она себя ни воображала, она всего лишь человек. А человека можно обмануть. Для начала наши специалисты составили ее психологический портрет: самоуверенная, сильная женщина, презирающая мужчин и склонная к «игре с судьбой»…
— Давайте без метафор, — попросил Отаров.
Турецкий кивнул:
— Хорошо. Наш агент специально маячил у нее под окнами, изображая частного детектива-простака. Госпожу Смайлите это позабавило, и она включилась в игру. Она вынесла нашему агенту кофе и после того, как он сыграл смущение и растерянность, пригласила его к себе домой. Дело в том, что Ре… что госпожа Смайлите, несмотря на свой ум, склонна к эксцентричным поступкам. Это, в каком-то смысле, льстит ее самолюбию. Вот этим мы и воспользовались. Наш агент проник в квартиру, добавил в коньяк специальную смесь, которая и вызвала у вас колики. Мы знали, что сама госпожа Смайлите коньяк не пьет, но всегда держит для вас в загашнике бутылочку.
— И откуда же вы это знали? — спросил Отаров, потом зорко стрельнул глазами на молчащего Турецкого, усмехнулся и кивнул: — А, ну да. Вы ведь тоже были в ее квартире желанным гостем.
Турецкий по-прежнему молчал, пуская дым и спокойно глядя на Отарова. Бандит опустил взгляд и некоторое время молчал, сосредоточенно глядя на свой сжатый кулак. Потом поднял взгляд на Турецкого и сказал с сомнением в голосе:
— Я знаю, что действия дурака легко просчитать. Но неужели так же легко просчитать действия умного человека?
Александр Борисович ответил с усмешкой:
— Нельзя недооценивать противника. Регина забыла это простое правило.
— Похоже, мы оба его забыли, — мрачно отозвался Отаров. Потом прищурил один глаз и холодно спросил: — А как насчет фокуса с гипнотизером? Это что, ваша обычная практика?
Турецкий качнул головой:
— Нет. Мы действовали на свой страх и риск. Но согласитесь, идея была интересная. И главное — она полностью себя оправдала.
— Уж это точно, — сказал Отаров. И добавил с усмешкой: — Значит, вы опробовали на мне новую методику? Ловко. Когда я выйду на свободу, я возьму ее на вооружение.
— Это вряд ли, — сказал Турецкий. — Вы выйдете на свободу старым, больным человеком. Я думаю, к тому времени вам уже будет не до гипнотизеров.
— Старым? — Отаров пристально посмотрел на Турецкого и осклабил зубы в усмешке. — Это вы так думаете.
— Правильно. Это я так думаю. И думаю я так лишь потому, что надеюсь получить от вас запротоколированное признание. Если признания не будет, вы никогда не выйдете из тюрьмы. За все ваши преступления вам светит пожизненное.
— Это еще бабушка надвое сказала, — нагло отозвался Отаров. — Признаваться я ни в чем не буду. И вообще… — Он холодно посмотрел на следователя. — Это еще вопрос, кто из нас двоих преступник. И кто приносит государству больший вред.
— Гм… — сказал Турецкий и стряхнул пепел.
— Именно так, — кивнул Отаров. — И не нужно смотреть на меня изумленными глазами.
Глаза Турецкого вовсе не были изумленными, он смотрел на бандита спокойно и внимательно.
— Каким бы подонком вы меня ни считали, — пафосно продолжил Отаров, — я действовал в интересах родной страны. А если мои действия показались вам бесчестными, то мне вас жаль. Жаль, потому что вы не видите дальше своего носа и ни черта не понимаете в политике. А основной принцип международной политики прост как дважды два: либо бьют нас, либо бьем мы.
— Значит, вы — герой, отстаивающий интересы страны? — спокойно уточнил Турецкий.
— Именно. А вы, вместе со всеми вашими светлыми идеалами, всего лишь инструмент в руках врагов.
— Гм… — вновь сказал Турецкий. — Так это в интересах страны вы убили Канунникову и ее мужа?
Отаров провел ладонью по редким волосам, словно этот жест успокаивал его.
— Если бы их действительно убил я, — сказал он, — то я бы вам ответил — да. Именно в интересах страны. Канунникова была хорошим человеком, — слова «хороший человек» Отаров произнес язвительно, почти презрительно, — но иногда самый хороший человек приносит своей стране больше вреда, чем самый отъявленный негодяй. Как известно, благими намерениями выложена дорога в ад. Это не я сказал, это сказал кто-то из великих. А я лишь повторяю, чтобы вы поняли.
— Все это дешевая демагогия, — все тем же непробиваемо спокойным тоном ответил Александр Борисович. — А заботились вы не о родной стране, а о своих шкурных интересах. Вам было совершенно наплевать, кого обворовывать — россиян или литовцев. И убивали вы тех людей, которые перешли дорогу лично вам. Поэтому оставьте свой пафос, и давайте говорить по существу. Это вы отдали приказ об убийстве Елены Сергеевны Канунниковой?
Отаров скрестил руки на груди и ответил:
— Я ничего вам не скажу.
Турецкий слегка усмехнулся.
— Да ради бога, — небрежно ответил он. — У меня есть запись с вашим признанием.
— Это подделка, — сказал Отаров.
— И показания Дашкевича тоже подделка?
— Тоже, — кивнул Отаров. — Вы их из него выбили. Насколько я слышал, мальчишка сильно болен. А больного человека легко сломить. Может быть, вы его замучили уколами. Или дали какой-нибудь препарат. Кстати, я как раз сейчас думаю, подавать мне на вас в суд за похищение или нет. Ведь постановления о моем аресте у вас нет?
Турецкий покачал головой:
— Нет.
— Ну вот видите. Я всего лишь задержан. Когда я через несколько часов выйду на свободу, мои адвокаты затаскают вас по судам. Если, конечно, я этого захочу. А захочу я или нет… — Отаров смачно зевнул, — это зависит от вас, Александр Борисович. Я добрый человек и умею прощать обиды. Если, конечно, тот, кто меня обидел, готов признать свою ошибку и извиниться. А теперь я хочу спать. Прикажите, чтобы меня отвели в камеру.