Факультет чудаков
Шрифт:
А зачем он вызвал его в Россию? Почему не объяснил все в письме? Готовит сюрприз? Какой? Базиль догадывается, но не смеет верить. Впрочем, что может быть еще другое?
У Базиля радостно замирает сердце и возникает такое ощущение в голове и в груди, как будто их бричка несется вскачь, во весь опор. На самом деле лошади еле плетутся, ямщик дремлет, а Базиль взволнован мыслью, что скоро он в самом деле получит право называться господином Челищевым!
Закрадывается сомнение: имеет ли он еще право мечтать об этом? Но радостная уверенность побеждает: «Да я-то ведь не лакей, не ямщик, как этот парень,
Наконец, успокоясь, Базиль мирно заснул, пригретый самой природой. Впрочем, последняя его сознательная мысль была недоуменна:
«С какой стати Павел Сергеевич попал на ярмарку в Псков? Никогда он не ездил по ярмаркам, с купцами не знался…»
Мысль эту Базиль благополучно заспал.
Пробудившись, Базиль читал, смотрел на поля вокруг, зеленеющие льном, и так холодно отвечал ямщику, когда тот пытался завязать разговор, что самому было неловко. Зато удалось добиться, что ямщик счел наконец давешнее его признание за барскую шутку и прекратил беседу с неровней. Так прошел день.
Покормив лошадей и поужинав на постоялом дворе, снова тронулись в путь и к утру были в Пскове.
Был ранний час, но солнце уже пригревало, и разморенный Базиль, желая побороть сон, пошел прогуляться по городу. Он любил этот старый город. Твердокаменная архитектура Кремля и пестрое разнообразие деревянных улиц своим исконным противоречием умиляли его еще в отрочестве.
Все здесь было ему знакомо. Вот он выйдет сейчас на базарную площадь. Как не похожа она на Сенатскую в Петербурге! Но лучше не вспоминать… там колонну сейчас тянут канатами… восемь тысяч пудов… Не надо пока о том вспоминать, все придет в свое время.
Поблизости расположен дом старой тетки Павла Сергеевича; в нем они жили, когда приезжали в Псков. Пойти посмотреть? Зачем? Тетка уже умерла, дом отошел к другим наследникам, с которыми Павел Сергеевич в ссоре.
Базиль почувствовал, приехав в Псков, что ему очень хочется поскорее увидеть Павла Сергеевича. И не для того, чтобы высказать обязательные слова благодарности, нет, просто соскучился. Привязан сильнее, чем ожидал. Подумать, четыре года не виделись! За это время стал взрослым…
Образ Павла Сергеевича живо вставал перед его глазами. Сухощавый и стройный, в стильном изящном костюме, вечно молодое лицо, мягкий голос, говорящий всегда об искусстве, об антиквариях, о восемнадцатом веке.
Базиль вышел на площадь.
Возы, лошади, мужики, пыль, конский навоз, отрепья пакли, соломы и сена, колесный скрип, людской гам, лошадиное ржанье, запах пота, навоза и дегтя — поразили сразу все
Но было уже поздно. Возы стиснули его со всех сторон. Кипы льна и пеньки навалились на него своими мохнатыми боками. Он едва мог пробираться среди возов, далее людей не было видно: возы, возы… Базиль заблудился, как в лесу.
Увидев какой-то просвет, он с надеждой ринулся к нему и по узкой прогалине выбрался на поляну. Он облегченно вздохнул и осмотрелся вокруг.
На середине поляны стояли два человека и мирно беседовали. В руках у них были зажаты большие очески льна.
Один из собеседников был незнаком Базилю — какой-то купец, другой был Павлом Сергеевичем.
ШЕСТАЯ ГЛАВА
За последние дни Базиль слишком часто оказывался жертвой всякого рода неожиданностей и случайностей, но все потом разъяснялось и ему становилось понятно, что иначе не могло быть, события происходили на законных основаниях.
На этот раз его изумление было столь необъятно, что собеседники с пучками в руках успели перемолвиться добрым десятком неспешных деловых фраз, а он все еще пребывал в неподвижности, подобный столбу, к каким привязывали лошадей на площади.
— А, приехал. Отлично, — неопределенно сказал Павел: Сергеевич, заметив Базиля и не выражая особенной радости.
— Здравствуй, мой друг. Подожди тут с минутку, мы скоро пойдем с тобой.
Павел Сергеевич обернулся к купцу с намерением продолжать деловой разговор.
И разговор немедленно возобновился. Базиль снова услышал слова: лен, кудель, пряжа, холстина, почем за штуку и прочее и прочее. Слышать эти слова из уст Павла Сергеевича было так же непривычно, как и видеть в его руках этот паршивый очесок, как видеть самого Павла Сергеевича на базарной площади. Базиль с трудом очнулся, когда Павел Сергеевич, попрощавшись с купцом, подошел к нему и, положив руку ему на плечо, сказал:
— Так идем, мой друг.
Ловко лавируя между возов, Павел Сергеевич шел впереди Базиля, такой же изящный, так же прекрасно одетый, как прежде, в годы беспечной жизни в мире искусства, только в левой манжете его застрял клочок пакли.
Когда выбрались с площади, Павел Сергеевич подождал несколько отставшего Базиля и, смотря на него, проговорил уже менее сухо:
— Да, ты вырос, возмужал. Что ж, пора. Ну, как доехал, рассказывай.
— Архип Шихин вам кланяется, — неожиданно для самого себя сказал Базиль.
Павел Сергеевич ничуть не удивился.
— Ты видел его? Отлично, отлично. Он весьма молодец. Познакомил меня прошлый раз на ярмарке с достойнейшими людьми. Как раз все пригодились мне.
— Что за люди?
— Все купцы, мой друг. Деловые люди.
— Павел Сергеевич, — не утерпел Базиль, — давно вы стали знакомиться с деловыми людьми? Что с вами? Вы так изменились! Скажите мне, что с вами?
Павел Сергеевич нахмурился и заложил правую руку за спину, что предвещало длительный разговор.