Факультет чудаков
Шрифт:
На пристани и на судне опустело, все ушли в бараки, расположенные где-то неподалеку. Но что ему было до людей! Перед ним открылись каменоломни, те самые таинственные недра, в которых волшебным, должно быть, способом добывались возлюбленные его монолиты. Вот они, каменные чудовищные стволы. Два из них лежали тут же на пристани, на бревенчатом широченном помосте, укрепленном на многочисленных сваях. Сваи были забиты в дно морское.
Дрожа от нетерпения, Базиль кинулся к монолитам. Там, в Петербурге, ему так и не удалось увидеть их близко, на ощупь. Но он понимал, что и здесь ему нужно быть хладнокровнее,
— Чего смотришь, парень? Какие мы штучки работаем? — Позади Базиля стоял мужичонка в посконных портках и пропотевшей рубахе и скалил зубы. — Ты на место ступай, погляди, как их откалывают. Так работаем, аж порода стонет.
— Стонет? — наивно удивился Базиль. — Люди стонут.
— Вишь, как ты понял! — засмеялся мужик. — А ничего не скажу, бывает, что и мы стонем, людская наша порода. Особливо, когда брюхо схватит… Да уж мы-то не в счет. Я про нее сказал, вот про каменную породу, — мужик похлопал ладонью по монолиту. — Ишь ведь, идол какой.
«Ах, как он метко сказал, — подумал Базиль, — и вправду, как каменный идол…»
— А ты, может, сделаешь милость, проведешь меня в ваши каменоломни? — сказал Базиль.
— Так я же и пришел затем, Максимыч прислал. Пойдем, милачок. Ты что, племянник Архипу-то Евсеевичу будешь?
— Племянник, — солгал Базиль, не зная, что сказать о себе.
— Да ты, поди, есть хочешь? Максимыч тоже велел спросить. Пойдем, позавтракаешь.
— Не хочу, — сказал Базиль и опять солгал: ему хотелось есть, но еще больше хотелось скорее увидеть каменоломни. А самая забота о нем Максимыча и этого мужика ему очень понравилась и настроила его к тихому благодушию.
Они отправились.
— Далеко это?
— Раньше ближе было. Вот, где идем, тут и было, тут и ломали. А теперь, видишь, подчистили нагладко. Теперь уж вон ту скалу колем.
— Как, вон эту? Так близко все же.
— Ну, парень, пока от нее допрешь до пристани идола нашего, так как раз с пупа сдернешь.
Подле самой скалы лежал отваленный, но еще не обтесанный четырехгранной формы обрубок. Длиной он был более восьми сажен, но один конец его был негодный, с порочной трещиной, и надлежало его обрубить. Странно звучали слова — обтесать, обрубить, словно орудовали так не с камнем огромных размеров и неимоверной твердости, а с легким, податливым деревом.
Немного поодаль от скалы лежали два монолита, уже начатые отделкой.
— А где же рабочие? — спросил Базиль, вовсе не видя людей в каменоломне.
Мужик снова оскалил зубы.
— Дай хоть позавтракать. Уж и так изморились. Дай два денька вздохнуть без хозяина… Ой, да забыл я, что ты ведь племянничек ему будешь, — спохватился
Базиль внутренне побранил себя, зачем его угораздило назваться племянником Шихина, но было уже поздно оправдываться: из бараков валила толпа.
— Сколько их? — изумился Базиль при виде такой толпы.
— Да, почитай, сотен пять будет сегодня. А вот сочти сам. На отколке вот этого ближнего — шестьдесят человек. Дыры бурят для отколки вон этого, что за ближним, в скале, отсюда не видно, — тридцать человек. По сорока на этих трех, отколотых. Двадцать пять плотников. Шестьдесят черновых там да здесь работают. Ну, да целая сотня плиту добывают от той же скалы. Что от скалы остается — все в ход идет. Ну, счел сколько?
— Четыреста тридцать, — ответил Базиль.
Эти четыреста тридцать уже явились, с гамом пройдя мимо них, и рассыпались по своим местам.
— Пора и мне, — сказал проводник Базиля, — легкого разговору понемножку.
— Ты тоже работаешь?
— Нет, я в юливирной лавке брильянтами торгую!
Веселый мужик взобрался на скалу, и в руках его, откуда ни возьмись, очутился длинный бур.
— Ну, так лезь за мной.
Базиль поспешил вскарабкаться.
По боковой части скалы они подошли к месту отколки.
Шестьдесят человек с кувалдами в руках стояли вдоль желобка, высеченного в камне во всю длину будущей колонны. Стояли они — тридцать с одной стороны желоба и тридцать с другой, но не друг против друга, а в шахматном порядке. По дну желоба были пробурены дыры на расстоянии фута одна от другой и, как видно, на большую глубину. Из этих дыр торчали железные клинья.
— Начнем, — сказал крайний.
Все приготовились, крепко ухватив кувалды обеими руками и развернув корпус — откинувшись назад и немного вправо.
— Р-р-раз!
Все кувалды одновременно описали стремительную дугу в воздухе, полную окружность без малого, и ударили по клиньям. Каждая просвистала возле самого уха соседнего работника.
— Р-раз!
Кувалды снова ударили.
— Р-раз! Да-а — р-раз! Да-а — р-раз!
Кувалды зачастили, но, ускоряя удары, никто не сбивался со счета, все ударяли по команде. Все шестьдесят человек представляли единую машину.
«Неужели же целый день так?» — подумал Базиль с загоревшимися глазами при виде такого совершенного инструмента в сто двадцать рук.
— Так часиков с четырех утра да до девяти вечера, как на музыке играют, — сказал над самым ухом Базиля знакомый голос. — Иной к вечеру так наиграется, что уж бьет, как во сне. Махать — махает, а куда махает — и сам не знает. Как сознание ему вскружит, он — раз! — и махнет по чужой башке… Всяко бывает. Ну, пойдем теперь, на мою работу взглянешь. Наша работа не такая согласная, больше вразброд.
Позади откалываемой колонны, на той же скале подготовляли отколку другой колонны: бурили те самые дыры, в которые потом будут вгоняться клинья. Это была еще более затяжная работа: нужно пробурить дыры саженной глубины, как раз до подслойка в породе. Держа в левой руке бур, его немного повертывали в ладони, перед тем как ударить по нему киянкой (киянка — молот, более легкий, чем кувалда, раз в пять легче). Били действительно вразброд, как кому удобнее, каждый сам по себе; здесь не нужен был общий, расклинивающий породу удар.