Факультет чудаков
Шрифт:
Павел Сергеевич отлично понимал, как страшно Базилю видеть ту пропасть, что отделяла прежнего Павла Сергеевича от теперешнего. Однажды он попробовал объяснить Базилю, что пропасть не так-то уж велика на самом деле и нужно смотреть на нее проще. Он сказал:
— До сорока лет я проживал деньги, а после сорока — стал наживать и впредь хочу наживать. Вот и вся пропасть. Понимаешь?
— Понимаю, — глухо ответил Базиль.
Базиль многое понял. Вначале он был ошарашен свалившейся на него бедой: его, архитектора, свободного художника
Прошел месяц, но ничто не изменилось. И не изменится, должно быть…
«И впредь хочу наживать», — сказал Павел Сергеевич.
Впрочем, Базилю иной раз казалось, что он примирился бы уж со всем, лишь дайте ему любимое дело, дайте ему искусство… Он все чаще теперь утверждался в таких настроениях и порой заставлял себя… подражать Харлампию, воображая, что получит за это награду — искусство, Париж… Иногда же, напротив, казалось все безнадежным:
— Барин! Так нет, не он… Или он? Он, он! Ей-богу, он! Одет не по-своему, а он самый. Оказия… Барин!
Эти возгласы исходили откуда-то сверху. Базиль поднял голову. Из окна двухэтажного дома, выходившего дрянным фасадом на площадь, выставилось румяное круглое лицо, гримасничающее от удовольствия, что его заметили.
— А, это ты, — сказал Базиль, останавливаясь перед окном. — Ты что тут делаешь?
— Чай пью, — отвечало лицо. Пот катился с него и падал с высоты второго этажа на площадь.
— Кто же тебя тут чаем поит?
— Сам пью. Трактир, не видишь…
— Как ты в здешний трактир попал?
— А проездом.
— Куда теперь едешь?
— В Питер, за молодым барином-офицером. Письмо пришло. Посылайте, говорит, за мной Мишку. На Троицу, говорит, почтю вас приездом.
— Вот оно что…
Базиль опустил голову и задумался.
Парень еще раз внимательно оглядел его сверху, а затем спросил:
— А ты что так вырядился?
— Я не сам. Меня барин вырядил, — отвечал Базиль, смотря в землю и пощипывая докучный сюртук.
Парень свистнул.
— Вона что!
Помолчали. Парень, не отрываясь, смотрел на Базиля и точно ждал чего-то.
— Запрягать, может? — спросил он вдруг.
— А? — Базиль вздрогнул.
— Едем, говорю, что ли? В Питер-то, говорю, едем, что ли? — прокричал парень с налитым кровью лицом, свесясь за подоконник до пояса.
Базиль, опустив голову, стоял молча. Через полминуты он сказал очень бодро и просто:
— Запрягай.
И вдруг, повинуясь
— Вот это по-нашему! — восхитился парень. — А все же картузик-то подыми, пригодится. Не близко ехать.
Парень резко вскочил с подоконника и, довольно похлопав себя по налитому чаем пузу, побежал запрягать.
Через полчаса, в чем был и как был, то есть вовсе уж налегке, Базиль катил в Петербург. Поручения Павла Сергеевича не толкали его в спину. Он снова катил сам по себе.
— Ну что, теперь веришь? — напряженным, нетерпеливым голосом говорил он, тиская парню плечо. — Веришь мне? А?
Парень в ответ хлестал по коням.
— Как не верить. — Он хлестал шибче и шибче. — Только бы не настиг. Ты скорее в чужие края утекай.
Он еще и еще хлестал кнутом, и бричка на этот раз неслась во весь опор.
Перед Базилем встал образ дерзкого, хитрого рыжего изувера, спасающего его самым чудесным, неведомым способом.
— Архип Шихин! — крикнул Базиль, привставая в бричке.
— Выручай меня от мецената!
ВОСЬМАЯ ГЛАВА
Петербург встретил его безлюдьем. Белая ночь освещала улицы кладбищенским светом, дома стояли, как вымершие. Базилю было немного не по себе.
В последний, быть может, раз обернулся к нему паренек с козел:
— Куда отвезти-то тебя?
— Никуда, — ответил Базиль, более всего не желавший сейчас видеть Исакия Исакиевича. — Я пойду так пока. До утра поброжу.
— Смотри, будочники заберут.
— Не заберут.
Базиль неловко вылез из брички.
— Прощай, Миша. Спасибо. Возьми вот…
— Иди ты! — рассердился парень. — Стану я от тебя брать!
— Ну, спасибо, Миша.
Они расстались.
«Надо бы понежнее», — подумал Базиль, уходя, но постеснялся обернуться и окрикнуть. Он слышал: бричка завернула в боковую улицу. Стук колес стал заглушаться шагами Базиля и скоро совсем пропал.
Базиль шел. Сначала он шел без цели и, лишь выйдя на Гороховую, поймал себя на мысли о том, что ведь желанное место находится неподалеку, подчинился обновившемуся желанию, прибавил шагу и через десять минут был на месте.
Исаакиевская площадь лежала за своим забором. Сотни тысяч пудов гранита отдыхали от людей. Это были огромные, тяжкие камни. Через три часа придут люди и станут опять кромсать, бить, переваливать с боку на бок, поволокут их куда-то, опустят в глубокие ямы или поднимут на страшную высоту…
Всю ночь у забора ходил молодой человек в мешковатом, постылом костюме и думал о камнях, называя их в мыслях «гениальною тяжестью». Он ходил все вокруг да вокруг, и, если б не караульные, он перелез бы через забор. Но караульные инвалиды бодрствовали. Как вор, он тайком искал щели, чтобы взглянуть на камни.