Фальшь истины
Шрифт:
– Ты опять бросишь меня, – она перевела тяжелый взгляд на Дайну.
– Нет. Теперь – нет. Знаешь, детка, я больше не боюсь ее, – отрывисто кивнула в мою сторону. – И себя не стыжусь. Это ей надо стыдиться себя.
Обернувшись, вонзила в меня острый взгляд. Показалось: отравленная стрела впилась в грудь.
– Стыдно презирать свою жизнь настолько, чтобы чужой прикрываться!
– Я…
– Прикрываешься! Скажешь, нет? А что же тогда все эти твои игры в Цветаеву? Ты уже слышала,
У меня сковало губы: как она смеет?!
– Разве это не очевидно? – удалось вымолвить. – Мы родились в один день…
– Только она-то – по старому стилю!
– Имя одно, мысли… Наша душа – на двоих…
– Ну да, – поскучнела Дайна, – ты подражаешь ей во всем, как фанатка…
– У нас даже рост одинаков – сто шестьдесят три сантиметра!
Она снова оживилась:
– Вот это да! А рост ты откуда узнала?
– И моего мужа тоже звали Сергеем.
– Ты за него только из-за имени вышла?
– Это гнусно!
– Ой, ради Бога! Если уж разбираться, что гнусно, так это то, как ты изо дня в день капала на мозги своему отцу, чтобы он только выставил меня отсюда. Тебе я была уже не нужна, так? Я поняла потом! Я ведь к тому времени уже произвела на свет девочку, из которой ты собиралась вылепить Алю. Скажешь, не так? Спрашивать ее согласия ты даже не собиралась, у тебя ведь была Цель!
– Не смей издеваться над этим!
Тьма ее глаз колыхалась вокруг, я уже почти ничего не видела.
– Ты одного не учла, – этот шепот душил меня, – я ведь могла родить еще и Мура!
– Мура?!
– Разве по-другому ты могла его заполучить? Сама ты детей не рожаешь… Да и стихов, между прочим, не пишешь!
– Я…
– Мама, не надо! – от злости или от слез голос девочки сделался ломким?
Быстро притянув дочь, Дайна изрыгнула воркование кровоклювого ястреба:
– Не буду, не буду, оно мне надо? Пусть себе живет, как хочет. Нам с тобой она больше не помешает.
Стоило Дайне снять с меня гнет своего взгляда, как в голове моей ожило.
– Она шла за тобой пять лет, – сказала я Олесе. – Не слишком ли долго?
Губку закусила: каждый день из этих пяти лет холодной градиной впивается в недавно еще мягкий родничок на макушке. Простить эту боль? Научиться ею наслаждаться? Хочу ли я, чтобы в ее жизни боль стала всем? Как у меня (Марины!). Дайна глазами (души там нет!), нюхом вобравшая с листов книг следы великой жизни (судьбы!), и это могла узнать о нас. Пусть знает. Не поймет, конечно… Самое красивое и смышленое животное говорит с человеком на разных языках.
Олеся могла бы понять со временем, если б ее души хватило, чтобы мне свою перелить. Но если
Взгляд уже не детский исподлобья, что-то звериное в нем – это Дайна перетягивает ее, всасывает в себя. Но тут Олеся обращает свою угрюмость к ней:
– Ты почему голая ходишь?
– Я? – изумлением окатила свое тело, поежилась под собственным взглядом. – Я же в платье…
– Это не платье. Таких платьев не бывает!
– А что же это, по-твоему?
Прозрачным лепестком подола махнула перед лицом девочки. Олеся отпрянула – обожгло кожу. И пламенеющей тканью, и жаром из-под…
– Это сорочка, вот что!
– Марина, конечно, в таких не ходит? – опять попыталась ужалить взглядом, да на этот раз не вышло. – А могла бы, тоже еще тридцатника нет! Но Марина, конечно, выше этого, куда там! Одна душа, и ничего, кроме души.
– Преобладание другого – ущербно.
– Да ну? Брось ты! Симпатичная же деваха, чего ты из себя уродину пытаешься сделать?
– О боже! – стоном попыталась заглушить ее пошлость. – Некрасивость для меня благо. Моя душа слишком ревнива: она бы не вынесла меня красавицей.
Какая-то нежданная мысль скользнула по выпуклому лобику – такому женскому…
– Ну-ка, стоп!
Из болтавшейся на плече сумки Дайна вдруг извлекла книгу. Невозможно! Она носит с собой книгу?! И в ту же секунду узнавание пригвоздило меня: абрис Святой Жанны на темной зелени суперобложки.
– Ты читаешь «Сводные тетради»? Быть не может! Ты читаешь Марину?!
– Ну-ка, – Дайна вонзила хищный ноготь в бумажную плоть, поделенную закладкой. – Я же вот только что… Так, так…
Палец ползет по странице. Я уже знаю, что она ищет.
– Да вот же! Ну, слово в слово! «Моя душа слишком ревнива: она не вынесла бы меня красавицей». Ты ее всю наизусть, что ли, знаешь? Мощно! И за свое выдаешь?
– Ты не смеешь!
– Нет? Почему? Ловить жуликов – это же как раз не преступление.
– Замолчи…
– Ты сжульничала и попалась. Как же это называется? – ее глупый лобик морщится. – Плагиат?
– Я и она… Ты не в состоянии понять этого.
Жалость в голосе Дайны оскорбительнее всех абсурдных обвинений.
– Бедная дурочка… Ну почему ты не начнешь жить своей жизнью? Маринка, ты же молодая, умная… временами… И никакая не уродина, не вбивай себе в голову! Челку эту жиденькую только убрать бы… Если у Цветаевой была челка, так ты уж себя и изуродовать готова?
– Даже отсвет такой жизни ярче любой из ваших…