Фальшь истины

Лавряшина Юлия Александровна

Поравнявшись, Дайна оттолкнула его согнутым коленом – так отгоняют назойливую собаку.

– Ну-ка… Дверь-то откройте!

– Кто это? – спросил Митя поверх ее плеча.

Чтобы объяснить, потребовалось бы поведать ему всю нашу жизнь. Открыться – почти породниться. Я не хотела, чтобы моей семьей стал кто-нибудь, кроме Олеси…

– Пусть идет, – сказала я.

Устраивать дикую сцену? Отбирать ребенка? Дайна сама приведет ее назад завтра же. На сутки ее материнских чувств, может быть, хватит…

Материнство в ней отмеряно наперстком, а во мне – не рожавшей – ведром.

Но Митя сдался не сразу.

– Девочка больна, – сказал он строго. – Ей нужен покой. Куда вы ее тащите?

– А тебе-то какое дело? – поинтересовалась Дайна сквозь зубы.

– Я ее доктор, – невозмутимо пояснил он. Длинные складки вдоль лица будто окаменели. – Я только что поставил ей укол, она должна поспать.

– В машине поспит.

Я не сдержала удивления (Напрасно! Интересуясь пошлостью, сам становишься пошлым):

– У тебя появилась машина?

Она оглянулась, но слова ее не прозвучали ответом:

– Нужно увезти ее от этой…

– Не понимаю, – признался Митя.

И не подумав объяснить (Да и что она могла сказать?!), Дайна простонала, наступая на него:

– Дай пройти, у меня уже руки отваливаются!

Взглянув на меня и не увидев ни одобрения, ни протеста, он молча открыл дверь и снова притворил ее, когда Дайна вывалилась в подъезд.

– Это и есть ее мать? Я не ошибся? Откуда она вдруг взялась?

– Она вернет ее, – пробормотала я, и повторила, как мантру: – Она вернет ее.

– Так уже было?

Теперь он будто бы и не собирался уходить. Хотя и не решался снова снять обувь: Митя носил кроссовки, возможно, это и заставило меня принять его за вчерашнего студента. А сейчас отозвалось одобрением: этот человек любит ходить. Как и я. У Дайны теперь есть машина? Наши миры отталкиваются все больше, скоро не разглядеть…

Подождав немного – отвечу ли что-нибудь (но любые слова разорвали бы сейчас горло в кровь!), Митя проговорил, заметно помрачнев:

– Я не мог не открыть ей дверь. Вы же не возражали… У девочки, я думаю, ничего серьезного, так что за нее не волнуйтесь.

Пытаясь укрыться от его заботливости, – как она невыносима, когда от не нужного человека! – я отошла и отвернулась к окну. Разве этого недостаточно, чтобы человек понял: здесь в нем никто не нуждается? За спиной – шорох. Пытается ускользнуть неслышно? Не люблю этого в мужчинах. В тех, кто хоть бочком пытается втиснуться в мою жизнь. От них я жду силы хотя бы на равных, лучше – такой, чтоб встряхнула. Резко – пусть осыплется шелуха прошлого. Деликатностью от нее не избавишься…

Я вздрогнула всем телом, когда чужие руки уверенно вжались в мои плечи.

– Вы еще здесь?!

– А вы решили, что я сбежал?

Оказывается, возился там, опять разуваясь.

– Зачем вы здесь?

– Я же доктор, – он еще пытался шутить. Вышло неуклюже. – Я не могу бросить человека, когда вижу, что ему по-настоящему плохо.

– В таком случае, вам придется остаться здесь навсегда. Не пугайтесь так, я шучу.

– Неужели вам всегда плохо?

– Я же сказала, что это шутка.

– Мрачноватая…

– Знаете, Митя, лучше всего вам сейчас уйти.

Он давно опустил руки, но я по-прежнему чувствовала их: тепло проникло насквозь.

– А, по-моему, я должен задержаться. Давайте просто пообщаемся! Это вас отвлечет.

– Мой любимый вид общения – потусторонний: сон.

Он даже не удивился:

– Почему-то я так и подумал, что живые люди, из плоти и крови, вас не особенно интересуют. Но сны ведь тоже бывают разные! Привяжется, например, кошмар какой-нибудь…

И этих Марининых слов он тоже не мог знать:

– Мне сон не снится, я его сню.

– Что-что делаете?

В этом мальчишеском, взахлеб, смехе было столько задора, что я охотно подхватила бы его, если б умела смеяться вместе с другими.

– Вы так странно разговариваете!

– Разговариваю? Я так думаю.

В этом не было неправды. Ее мысли всегда были моими собственными. Я читала ее строки и узнавала все свое. Мы веками были одним целым.

Митя признался:

– А с вами непросто. Но это как раз интересно! Редко удается поговорить с кем-то всерьез.

– А по-другому – зачем?

– Ну, не знаю! – он прошелся по комнате, словно вживаясь в нее. – Невозможно ведь промолчать всю жизнь! Да и скучно, согласитесь!

– Вам кажется, пустота может развеселить? Тогда вам к Дайне.

– Куда?

– Дайна – это имя. Ее имя.

Он кивнул в сторону входной двери:

– Вот этой дамочки? Дайна… Шикарно!

– Вам так кажется?

– Никогда не слышал такого имени. Где она родилась? Явно не русская.

– Интересоваться ее происхождением?! Увольте! Но вообще-то глупость не имеет национальности.

Замер возле разоренной кроватки, остановил на мне взгляд врача:

– Что это вы так вскипели? Она вообще кем вам приходится?

Я могла не ответить, и это не было бы невежливостью. В конце концов, я вызывала на дом врача, не исповедника. Почему он все еще здесь?

Пришлось произнести прямым текстом:

– Я хочу остаться одна.

– Если Дайна не вернет девочку, вы и без того останетесь одна.

Ничего неожиданного. Он был жесток со мной не более, чем все в этом мире. Кто-то должен принимать побои, раз так много желающих ударить.