Фамильная честь Вустеров
Шрифт:
– Это тот сливочник, который он показывал нам вчера за ужином?
– Тот самый.
– Но зачем его красть?
Я объяснил ему положение дел. Он выслушал меня с большим вниманием, и его лицо посветлело.
– Ах вот оно что! Теперь я все понял. А раньше в толк не мог взять, почему она так себя ведет. Казалось – полная бессмыслица. Ну что ж, отлично. Выход найден.
До чего же тяжко убивать воскресшую надежду! Но что делать, придется.
– Не сказал бы, потому что я к этой проклятой
– Как? Почему?
– Потому что тогда Родерик Спод превратит меня в отбивную, он мне поклялся.
– Господи, при чем тут Родерик Спод?
– В деле серебряной коровы он выступает ее защитником. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету.
– Хм! Не боишься же ты Родерика Спода?
– Представь себе, боюсь.
– Чушь собачья! Не может этого быть, уж я-то тебя знаю.
– Ничего ты не знаешь. Он заходил по комнате туда-сюда.
– Берти, ну почему надо бояться Спода? Здоровенная туша, пока он повернется, тебя и след простыл.
– Не имею ни малейшего желания состязаться с ним в беге.
– И главное – тебе вовсе не обязательно потом здесь оставаться. Сделал дело – и тут же смывайся. Пошли священнику записку после ужина, вели в полночь быть в условленном месте, и с Богом. Рассчитаем время. От двенадцати пятнадцати до двенадцати тридцати ты крадешь корову. Нет, накинем еще десять минут – мало ли что, – это будет без двадцати час. Без четверти ты уже в конюшне и заводишь автомобиль. Без десяти – мчишься как ветер по дороге в Лондон, все прошло без сучка и задоринки. Не понимаю, чего ты боишься? Мне кажется, все так просто, маленький ребенок справится.
– И все равно...
– Ты отказываешься?
– Отказываюсь.
Он подошел к каминной полке и принялся вертеть в руках статуэтку – кажется, это была пастушка.
– И это говорит Берти Вустер? Да.
– Тот самый Берти Вустер, которым я так восхищался в школе, которого все звали Сорвиголова Берти?
– Да, тот самый.
– В таком случае говорить нам больше не о чем.
– Ты прав, не о чем.
– Единственное, что нам остается, это изъять блокнот у интриганки Бинг.
– Как ты предполагаешь это осуществить?
Он нахмурился и стал думать. Клетки серого вещества пришли в движение.
– Придумал! Слушай. Этот блокнот для нее сейчас большая ценность, так ведь?
– Так.
– А раз так, она будет носить его с собой, как я носил.
– Скорее всего.
– Возможно, в чулке. Вот и великолепно.
– Что же тут великолепного?
– А ты не догадываешься, куда клонится ход моих мыслей?
– Нет.
– Тогда слушай. Ты затеешь с ней шутливую возню, вы станете носиться друг за другом, увертываться, и ты сможешь очень естественно... ну, как бы в шутку схватить за ногу...
Я резко оборвал его. Есть границы, которые нельзя переходить, и мы, Вустеры, свято их чтим.
– Гасси, ты предлагаешь мне схватить Стиффи за ногу?!
– Ну да.
– Ни за что.
– Но почему?
– Не будем углубляться в причины, – ледяным тоном отрезал я. – Несомненно, ты принял меня за кого-то другого.
Он с укором посмотрел на меня своими выпученными глазами – наверно, так глядел на него умирающий тритон, которому он забыл вовремя поменять воду. Потом вроде как шмыгнул носом.
– До чего же ты изменился, – сказал он, – совсем не тот, что был в школе. Вконец деградировал. Ни прежнего задора, ни лихости, ни страсти к авантюрам. Спился, надо полагать.
Он вздохнул и шваркнул пастушку об пол. Мы подошли к двери, я открыл ее, и тут он снова оглядел меня.
– Ты это что, к ужину так разоделся? Галстук-то белый зачем нацепил?
– Дживс посоветовал, для бодрости духа.
– Будешь чувствовать себя идиотом. Старый хрыч Бассет ужинает в вельветовой домашней куртке, весь перед в пятнах от супа. Так что лучше переоденься.
Пожалуй, он прав. Зачем выделяться, это дурной тон. Рискуя потерять твердость духа, я принялся стаскивать фрак. И тут внизу в гостиной раздалось пение, звонкий молодой голос исполнял под аккомпанемент фортепьяно старинную английскую народную песню. Так мне показалось, и показалось правильно, если судить по внешним симптомам. Певица то и дело выкрикивала "Эх, нанни, нанни!" и прочие "тра-ля-ля!".
У Гасси от этих оглушительных звуков глаза за стеклами очков начали дымиться. Чувствовалось, что эта последняя капля переполнила чашу его терпения.
– Стефани Бинг! – с горечью произнес он. – И она еще поет!
Он фыркнул и убежал. Я завязал черный галстук, и тут появился Дживс.
– Миссис Траверс, – официально доложил он.
– О, черт! – невольно вырвалось у меня.
Я и раньше знал, что она придет, еще до того, как Дживс о ней возвестил, но ведь и несчастный прохожий, попавший под бомбежку, знает, что его убьют, однако, когда бомба на него падает, ему от этого ничуть не легче.
Тетка была чрезвычайно возбуждена – вернее сказать, просто не в себе, и я поспешил со всей любезностью усадить ее в кресло и начал извиняться.
– Простите меня, дражайшая старушенция, ради Бога, простите: я просто не мог прийти к вам. Мы с Гасси Финк-Ноттлом обсуждали дела, которые кровно затрагивают и его, и мои интересы. С тех пор, как мы с вами расстались, произошло немало событий, и положение мое еще больше осложнилось – печально, но должен в этом признаться. Образно говоря, передо мной разверзлась адская бездна. И это не преувеличение, вы согласны, Дживс?