Фанера над Парижем
Шрифт:
Я заметила со стороны Перцева и Равиля порыв подойти ко мне, а потому завопила:
— У меня есть улики на вас, но больше улик я накопала на Турянского. Мой Женька хорошенько потряс соседку, и из нее столько высыпалось: лет на десять Александру Эдуардовичу хватит.
Равиль и Перцев притормозили, а Турянский закричал:
— Не слушайте ее, она врет.
— Нет, не вру, славно вы надули этих наивных людей, — воскликнула я, кивая на Перцева, Лелю и Равиля. — Ха! Клаустрофобия! Ха! Порок сердца!
Равиль и Перцев погрузились в размышления, Леля побледнела, Турянский же (кто бы мог подумать?) набросился на меня и начал душить.
— Спасите! Помогите! — прохрипела я. Троица дернулась, но осталась на месте.
— Она опасна для всех нас, — поощрил их Турянский, не снимая рук с моей лебединой шеи.
Тогда я обратилась непосредственно к Леле, все же мы были подругами.
— Леля, — захрипела я, пытаясь освободиться от лап Турянского, — дура будешь, если позволишь погубить меня.
Леля на секунду задумалась и решила вступить в переговоры.
— Мне оставлять тебя живой не выгодно. Александр Эдуардович предлагает прекрасную мировую.
— Да он через несколько дней умрет! — вырвавшись на секунду из его лап, завопила я и тут же снова в них же угодила.
— Если он умрет, еще лучше, — ответила Леля. — Я буду наследницей.
— Черта с два! — из последних сил завопила я. — Наследником будет Коровин!
По радостному блеску в глазах Равиля я поняла, что права. Коровин уже уломал свою жену-Турянского написать в его пользу завещание.
— Как Коровин? — изумилась Леля. — При чем здесь Коровин?
— А при том, что он у Турянского жена. Твой Сашенька на тебе для того только и женился, чтобы…
С этого места по непонятной причине из моего горла понеслись одни хрипы.
«Неужели это конец?» — подумала я и некоторым образом даже обрадовалась.
Разве то, что со мной происходит с рождения, жизнь? Столько во мне всяких недостатков, что нет никакой жизни.
Я-то обрадовалась, но не тут-то было. Леля неожиданно набросилась на Турянского и отбила меня у него.
— Дай ей сказать! — повелела она. И я сказала. Рассказ мой был краток, но очень эффективен. В короткую повесть я уложила весь план Турянского, направленный на создание крупных неприятностей Перцеву, а заодно Леле и Равилю.
— Тебя просто хотели использовать и выбросить, как самый ничтожный презер…
Однако закончить речь я не смогла. Леля с лету все поняла и, сообразив, что просчиталась, пришла в неописуемую ярость.
— Ах ты гнида! — завопила она и бросилась на Турянского.
Мне понравилась ее мысль, как тут не присоединиться. Вдвоем с Лелей мы довольно неплохо теснили его в угол, бог знает с какими намерениями. Думаю, ему пришлось бы
— Хватай эту идиотку! — завопил он, непонятно кого имея в виду.
Перцев (как приятно) уставился на Лелю и нехотя сообщил:
— Мне это невыгодно.
Услышав это, Турянский просто взбесился и даже нашел силы на достойный отпор.
— Дурак, — завопил он Перцеву, — Леля хотела усадить тебя за решетку, чтобы зацапать твои «бабки» и расфукать их с Равилем. Для этого она и эту чокнутую во все посвятила!
Он явно имел в виду меня. Должна же я была предоставить Перцеву доказательства своего ума.
— Да, я вычислила тебя, — закричала я. — Ты не хочешь на своей Бабе Яге жениться, так теперь загремишь на цугундер!
(Господи, скажет мне кто-нибудь когда-нибудь, что такое — цугундер?)
Перцев, услышав мое признание, присоединился к Турянскому. Мы с Лелей сразу же сдали позиции и, пользуясь своей молодостью, резво ретировались к выходу, но дорогу нам преградил Равиль.
— Держи их! Держи! — хором завопили Турянский и Перцев.
Равиль со всем присущем юности пылом начал нас держать. Сразу за все места. Турянскому это не понравилось.
— Ты дурак! — дерзко сообщил он Равилю. Равиль обозлился и с кулаками бросился на Турянского. Мы с Лелей разразились бурными аплодисментами.
— Скажите ему! Скажите! — воззвал ко мне Турянский, глядя бесстыдно-жалостливыми глазами.
— Мне это невыгодно, — ответила я.
— Если я умру, ваши читатели такое узнают, — захрипел Турянский.
Дальше я ему говорить не дала и закричала Равилю:
— Глупый, не того душишь, Леля хотела засадить за решетку и тебя.
И Равиль тут же переключился на Лелю. А Турянский и Перцев взялись за меня. Я сражалась как пантера, как львица…
До тех пор, пока не треснуло мое новое платье — старых я не ношу. Как только платье треснуло, я сказала:
— Стоп!
И все (просто чудо!) остановились.
— Теперь, когда мы выяснили отношения, — сказала я, — можно и договориться. Я согласна на пятьсот. Мое молчание стоит и подороже, но и эта сумма хороша.
— Пятьсот чего? — деловито осведомился Турянский. — Рублей?
— Не смешите меня, — разгневалась я, — тысяч.
Турянский схватился за голову и воскликнул:
— Пятьсот тысяч рублей?! Вы сошли с ума!
— Это вы сошли с ума, — парировала я, — не рублей, а долларов. Нынче не в моде рубли.
— Пятьсот тысяч долларов?! — взвыл Турянский. — Да за эти деньги я лучше от клаустрофобии умру!
— Хорошо, — сжалилась я, — назовите свою сумму, и, если она меня устроит, я в тот же миг отчалю домой и не буду в ближайшие лет сорок о вас вспоминать. Разбирайтесь между собой как хотите.