Фанфан и Дюбарри
Шрифт:
Ну вот! Теперь все стало ясно! Он все знал! Какая неосторожность, что они так долго оставались на судне!
— Сколько? — спросил Фанфан сквозь зубы, сжатые от огорчения и ярости!
— Пять су!
— Но это все мое жалованье!
— Это ваше дело! — лакей подставил руку. Фанфан хмуро порылся в кармане и швырнул пять су на пол. Лакей в мгновенье ока сграбастал их и сунул в свой карман.
— Следуйте за мной, мсье! — произнес он с прежней сдержанной вежливостью. По тому, сколь цинично он подмигнул, отворяя двери салона, Фанфан понял, что дело этим с
Но к нему навстречу уже спешил Оливье Баттендье, громко возглашая:
— А, вот наш юный друг! — двумя руками он потряс руку Фанфана. Счастлив приветствовать вас у нас! (Усадил Фанфана в кресло). — Моя жена сейчас придет! (Сунул Фанфану в руку бокал портвейна). — Как дела?
— Благодарю, мсье! — ответил Фанфан, понемногу начинавший приходить в себя. — Благодарю за честь, которую вы мне оказали. О, да, у меня все в порядке. А у вас, мсье?
— Превосходно, — заявил Оливье Баттендье. — Дела идут отлично! И у жены тоже! Правда, она красавица?
— Безусловно, мсье! — подтвердил Фанфан, подняв бокал портвейна и выпив его залпом. Это вернуло ему смелость взглянуть, наконец, на мсье Баттендье, которого он до сих пор видел лишь неясным контуром, словно в глазах ещё стояла физиономия лакея.
Мсье Баттендье был жизнерадостным и шумным толстяком, несомненно, уже в возрасте, раз был однокашником Турнере, но его пухлая розовая физиономия без единой морщины, вздернутый нос, растрепанные светлые волосы и маленькие уши напоминали скорее ребенка, так что вполне можно было вообразить его огромным младенцем, произведенным на свет гигантами-родителями. Мсье Баттендье был симпатичным человеком. Даже очень симпатичным! И это утвердило Фанфана в его решении придерживаться только что взятого на себя обета. Фанфану было стыдно. И потому он буквально ледяным взглядом смерил Аврору, вошедшую в салон. Они церемонно поздоровались и Фанфан был выведен из себя тем равнодушным взглядом, которым Аврора окинула его! Он ей уже не нравится? Фанфан хотел бы остаться с ней наедине, чтобы устроить сцену.
Оливье Баттендье уже четверть часа распространялся о своих судах, коммерческих проблемах и об английских пиратах, когда другой лакей доложил:
— Мадам, кушать подано!
В великолепной столовой, такой огромной, что Фанфан в ней казался сам себе карликом, горело с полсотни свечей, хотя ещё было светло. Мадам Баттендье за ужином не снимала своей ножки с ноги Фанфана! Ужин был долгим. Состоял он из лангустов, тушеных в кагоре, голубей, фаршированных оливками, из грудок жаворонков в бланманже, к которым подавали вино из Бержерака, бургундское и шампанское.
Фанфан внимательно слушал мсье Баттендье (тот был весьма болтливым человеком), который объяснял, каким законам подчиняется его торговля, но Фанфан все больше волновала ножка Авроры, и он был очень рад, что Аврора не смотрит в его сторону, поскольку он бросал на неё все те же ледяные взгляды.
— Такие вот дела! — закончил свой рассказ судовладелец, которого Фанфан уже не слушал, не потому, что выпил лишнего, но потому, что голова была полна одной единственной мыслью: когда и как сойтись с Авророй наедине! Желание это, однако, сильно задевало его понятие о чести, и потому он злился на себя, — ведь мсье Баттендье ему был симпатичен.
— И если вы не отказались от своих намерений, — тем временем судовладелец уже сменил тему, — итак, если вы на них настаиваете ("Господи, о чем он говорит," — ужасался Фанфан, чувствовавший, что он разоблачен, и провинился перед симпатичным хозяином!) и собираетесь стать моряком, вам нужно уйти из армии!
— О, разумеется, — ответил Фанфан, краснея от стыда, поскольку, встав из-за стола, обнаружил, как выдают его армейские штаны в обтяжку. И ещё счастье, что он первым прошел в салон, где подавали кофе, и где тотчас же сел, сложив руки на коленях.
— Завтра я навещу вашего полковника, которого хорошо знаю. Ведь, как я полагаю, это граф де ля Бриньоль?
— Нет, мсье, — ответил Фанфан. — Уже две недели у нас другой командир, и вовсе не такой, какой был мсье Бриньоль, тот был суров, но добр. Новый полковник — хвастун, с несносным характером, и с той поры, как пришел он в полк нам приходится туго!
Фанфан сообщил, как зовут нового полковника.
— Нет, этого я вовсе не знаю, — заметил Оливье Баттендье, — но все равно зайду поговорить!
Потом, допив свой кофе, встал, заявив:
— Милая мне нужно идти. В девять у меня встреча с братьями Дюруа. Они хотят зафрахтовать "Фанфарона", и разговор будет нелегким.
Потом он вновь двумя руками тряхнул руку Фанфана.
— До скорого свидания, приятель! Мой дом — ваш дом! Я часто в отъезде, но моя жена с удовольствием о вас позаботится!
И торопливо уходя, сказал еще:
— Аврора, ты не хочешь показать нашему другу "Фанфарона"? Пусть он составит представление о жизни моряков!
— Почему ты так мрачен, милый? — спросила Аврора Фанфана, когда он щедро отблагодарил её в капитанской каюте "Фанфарона", освещенной захваченным с собою фонарем.
— Потому, что был сегодня гостем твоего супруга, теперь знаком с ним и считаю весьма почтенным человеком!
Фанфан умолк, чтобы продолжать начатое дело, и только после того, как Аврора в восторге оценила результат, дождался от неё такого ответа: — Этот весьма почтенный человек в делах ведет себя как настоящий разбойник, среди своих друзей его зовут акулой! Речи у него медовые, но вот дела — совсем наоборот!
— Но мне он ничего плохого не сделал!
— Зато уже шесть месяцев меня и не коснулся! Так что за дело, мой стрелок!
Фанфан все так и сделал, и тогда она добавила:
— Ты не понимаешь, не то, чтобы меня это волновало, но такое уклонение от супружеских обязанностей я считаю оскорблением.
— Странное дело, — удивился Фанфан. — Ведь твои прелести соблазнили бы и каменную статую. Может, у него слишком много работы?
— Нет! — ответила Аврора. — Но часто ходит в бордель! Так как сегодня вечером! Это его страсть!