Фанфан и Дюбарри
Шрифт:
— Ну а при чем тут Бриссо? — спокойно спросил герцог, натягивая панталоны.
— Она мне говорила, что ваш отец герцог Луи однажды показал ей свою татуировку. (Теперь уже Цинтия сидела у герцога на коленях и по-детски беззаботно смеялась). — И вроде бы сказал ей, что велел так же отметить татуировкой своих детей.
— Да?
— А это неправда? Ведь у вас татуировки нет? Или ваш отец пошутил, или Бриссо не поняла? (Тут Цинтия икнула). — Ведь если он велел сделать татуировку всем детям своей крови, тогда и у вас, мой герцог, она должна быть?
— Не смей нигде болтать такие глупости, Цинтия! — холодно сказал он, однако тут заметил, что Цинтия уснула. Переложив её на постель, закончил одеваться и вышел на потайную лестницу, предназначенную только для самых богатых, самых знатных и самых осторожных клиентов.
Герцог Шартрский вернулся в Париж в расстроенных чувствах. Вокруг в один голос твердили, что все десять дней поездки он был очень задумчив. "Дети своей крови! — слова эти не выходили из головы. Он давно уже знал о любовных похождениях своей покойной матери, и вполне допускал, что рождением своим обязан кому-то другому, а не герцогу Луи. И тем более не сомневался, что отец оставил немало внебрачных детей. Так что напрашивался вывод, что старый герцог видел разницу между теми, кого зачал он, и остальными. И отмечал её татуировкой… но если это правда, что из этого вытекает? Прибыв в Париж, герцог Шартрский почувствовал, что над его будущим нависает невесть откуда взявшаяся угроза, и подумал: "- Я должен поскорее во всем разобраться".
Недели через две после визита мсье Лангре Тюльпан узнал от Цинтии Эллис, что ему пора в Париж. Цинтия вдруг надумала ехать и решила, что возьмет его с собой. По правде говоря, Фанфан и думать забыл о разговоре, зарывшись в словари, тетрадки и "Приключения Родерика Рэндома". Решил, что обещанная протекция — лишь знак вежливости, однако оказалось, — разговор шел всерьез, поскольку Цинтия заявила:
— Я ему, милый мой, написала и испросила для тебя дату аудиенции, так что навестим мсье Лангре вместе.
— Это весьма любезно с вашей стороны, — вежливо ответил Тюльпан. Надеюсь, вы не подвергнете себя неудобствам столь долгого пути только из-за меня.
— Мне нужно там кое-что устроить, — лаконично сообщила она, не уточнив, что именно.
— Ах, Париж! — воскликнул Картуш. — Я так бы рад был увидеть Бастилию и Сен-Дени!
— Но тут в мое отсутствие кто-то должен остаться! — ответила Цинтия.
Воскресным днем все трое обедали в маленькой уютной столовой, погруженной в полумрак из-за спущенных жалюзи. В доме было тихо, — в тот день у девушек был выходной, чтобы сходить к мессе и исповедоваться, при желании.
— Когда поедем?
— Завтра.
— Завтра? Ну вы легки на подъем!
— Есть причины спешить, нужно ехать! — ответила она. — Только что-то не вижу я радости от того, что возможно не за горами выполнение обещания мсье Лангре!
— Ну что вы! Только я не знаю, что за место он мне хочет найти. Этот мсье Лангре… У него на самом деле такие возможности?
Тюльпана удивило, что Цинтия прыснула, а Картуш хлопнул себя руками по ляжкам.
— Сказать ему, а? — спрашивал здоровяк, давясь от смеха.
— Мсье Лангре — это герцог Шартрский, — сдержанно сообщила Цинтия. Мне кажется, немногие занимают, как ты говоришь, такое положение! — И тут же, не выдержав, тоже залилась громким смехом.
Герцог Шартрский! Фанфан, вернувшийся в мансарду, чтобы собрать в дорогу небольшой чемоданчик, все время повторял: "- Черт возьми! Герцог Шартрский!" А что, если протекция столь высокопоставленного вельможи ему поможет (как, он ещё не знал) отыскать Летицию Ормелли? Фанфан-Тюльпан думал только об этом, а совсем не о том, чтоб занять поскорее теплое местечко.
Состоится ли эта историческая встреча двух полубратьев, которые не знают о своем родстве (нельзя же счесть исторической ту встречу, которая недели две назад произошла в борделе)? Не знаем, но дрожим от нетерпения узнать. Во всяком случае, они ещё ни разу не встретились лицом к лицу, с глазу на глаз, как это произойдет совсем скоро, точнее говоря, дней через десять! И что произойдет, когда они узнают правду друг о друге!
Дорогу в роскошной карете, запряженной четверкой, с двумя кучерами на козлах, они преодолели довольно быстро и со всеми доступными в ту пору удобствами. Останавливались только в лучших гостиницах. но почему нужно было выезжать так второпях, зачем так гнать, так рисковать, и почему Цинтия так нервничала, не обращая никакого внимания на места, которые они проезжали и напрягаясь каждый раз при встрече с жандармами? Нет, сам Фанфан-Тюльпан не задавал таких вопросов — он всю дорогу с восторгом любовался природой. Его утешала мысль, что движется в сторону Англии, хотя точнее он определить не мог.
Нет, Фанфан-Тюльпан ничем не забивал себе голову, не замечая, что Цинтия вдруг стала избегать алкоголя, словно стараясь сохранить трезвость мыслей — и все потому, что тщательно укрыв, везла нечто такое, за что могла угодить в тюрьму, или в лапы палача, или даже на дыбу. Тайное донесение исключительной важности.
В тот вечер, когда герцог Шартрский остался наедине с Цинтией Эллис, он распустил язык. Быть может, от усталости, быть может, от шампанского, а может просто захотелось похвастать. И слишком много он наговорил насчет военных тайн — а человек за тонкой стенкой все записал.
Картуш!
Картуш-то был двойным агентом. С угрызениями совести или без, но двойным. И уже год он подчинялся главной разведчице Его Величества короля Англии на юге Франции — Цинтии Эллис. А Цинтия Эллис везла теперь в маленьком кожаном пенале, который поместила в своем теле в таком местечке, где положено быть совсем иным предметам той же формы, ту самую информацию герцога, тщательно обработанную и зашифрованную! Вот почему она так нервничала. Конечно, не будем проявлять симпатий к шпионке, но если учесть, что ей пришлось скрывать тайник двести миль, нужно признать, что жертву на алтарь своей страны она принесла немалую!
Уже пробило полночь, когда в четверг они добрались до Версаля, подгоняемые сильной бурей с ливнем. В отеле "Принц Версальский", промокшие и замерзшие, они узнали вдруг, что свободен лишь один единственный номер.
— И больше нет ничего, даже чулана под крышей, — сообщил хозяин, светя им фонарем, поскольку свет в доме был уже погашен. — Может вы удовольствуетесь одной постелью?
— Но… — попыталась протестовать Цинтия.
— Послушайте, — шепнул ей на ухо Фанфан, — до сей поры мы избегали этого, и правильно, но нынче нет другого выбора. Вы падаете с ног от усталости, я тоже, нам нужно выспаться. Я лягу на полу… Проводите нас! бросил он хозяину.