Фантасофия. Выпуск 5. Фэнтези и Магический реализм
Шрифт:
– Да, сэр, в нашей харчевне можно встретить моряков со всего света. Казалось бы, что особого в стенах этого грота? Чем замечательны эти столы? Но в них романтика приморской жизни! Посмотрите, какой вокруг народ. Это моряки. Бывалый люд. Они ходят по полу харчевни, как по палубе большого океанского корабля. В клешах. Колени полусогнуты. На них широкие ремни с бляхами, которые чуть что – пойдут в ход! Этих людей обкатали штормовые волны, закалила беспрерывная зыбь. Им сам чёрт не страшен. Тьфу-тьфу, не будь он помянут в недобрый час. Здесь Восток, сэр. Вы услышите
Мой собеседник, смуглый худой араб, лысый, в очках, курчавый, смущённо развёл руками. У него лицо бывалого человека. Он как местное дерево, закрепившееся в родной почве, врос в эту харчевню. Он её завсегдатай, хотя в кармане у него всегда гуляет ветер. Араб рассказывает туристам, таким, как я, какую-нибудь занимательную историю. За это получает гонорар в виде угощения. Кстати, мне такой способ публикации своих произведений кажется вполне нормальным. Реакция слушателя налицо – понравился рассказ или нет. По ходу повествования можно увеличивать или уменьшать давление на слушателя, интригуя всё больше. Но я не о том…
Режиссёр «Госфильма» попросил меня написать сценарий. Какой-нибудь сценарий на восточную тему, ибо в последнее время, по его мнению, был спрос именно на фильмы с восточным колоритом. Я поехал по туристической путёвке в одну из ближневосточных стран. Говорят, что там в некоторых приморских харчевнях можно найти сказителей, сочиняющих необыкновенно красочные истории. Один из них сидел передо мной. Вчера он был занят тем, что рассказывал эту историю другому, который, очевидно, тоже был, как и я, охотник до фольклора.
Подошёл молодой толстый бармен. Я заказал пиво и бифштексы. Бармен показал поднятой рукой, что всё будет «о’кей», улыбнулся, обнажив золотой зуб, и удалился.
– Жил, сэр, в нашем портовом городе старик Анвар, – начал араб, с удовольствием опустошив кружку пива и приступая к бифштексу. – Всё он имел: и хижину, и семью. Аллах дал ему двух сыновей, Фоата и Ильгиза. Всю жизнь старик провёл в постах и молитвах. И благодаря скромной, многотерпеливой жизни дожил до глубокой старости. Перед смертью он позвал сыновей к себе проститься.
«Ничего я не нажил, – сказал он голосом, который, казалось, раздаётся уже из потустороннего мира. – Но главное богатство я всё же имел: вот эти руки и честность. Руки меня кормили. А честность поддерживала в моём здоровом теле здоровый дух. Я спокойно спал. Это немало, дети мои – самому зарабатывать на жизнь и спать спокойно, не вздрагивать по ночам».
Сказал он так и преставился. Тихо переселился в мир иной, который всегда далёк и всегда рядом.
Сыновья были один другого пригожей. Смуглые, черноглазые, статные и сильные. Смерть отца была для них равна потере якоря и компаса в бурном океане. Все болтанки жизненной шаланды без якоря и компаса – ваши, сэр. Извиняюсь…
Похоронили братья отца, вернулись в хижину и держат совет. Наследство, оставленное отцом –
«Я шофёр, – сказал младший брат Фоат. – Пойду в таксисты. Говорят, они хорошо зарабатывают».
А старший, Ильгиз, характером был другого склада. Всегда задумчивый, постоянно в мечтах, он был как бы сам не свой, словно лист пальмы, оторванный от дерева.
«Я пойду на большую дорогу, – сказал он коротко. – Буду разбойником. Это веление злой судьбы».
«А как же быть с завещанием отца – жить честно, спокойно спать?»
«Не знаю… У меня есть ум, постараюсь что-нибудь придумать… Не обессудь, брат. Когда-нибудь встретимся. Молись за спасение моей души. Аллах милостив. Может быть, простит. Будет и на нашей улице праздник».
На этом они расстались. А встретились снова при очень странных обстоятельствах.
Мой собеседник многозначительно смолк. Я посмотрел на пустые кружки и тарелку. Бармен, постоянно следивший за нашим столом, быстро подошёл. Он хорошо знал своего завсегдатая.
– Повторите, – сказал я.
Бармен широко улыбнулся и поспешил удалиться, прихватив кружки и тарелку. Через минуту он вернулся с пивом и бифштексами. Мой собеседник, отпив из кружки, продолжал:
– В нашем городе, сэр, домов так же много, как деревьев в джунглях. А улиц не меньше, чем звериных тропок. В те времена, когда Фоат начинал, наш город жил под игом Джина… История правдивая… Да, сэр, можно и стаканчик грога… Вчера я рассказал эту историю капитану из Кейптауна, негру. Он сказал, что расскажет эту историю сыну. И накажет сыну, чтобы он рассказал её своему сыну. Вот как, сэр, понравилась ему эта вещь. Я слышал эту историю от самого Фоата, когда он был ещё жив. История правдивая, сэр.
Он продолжал называть меня сэром, считая, что обращение хорошо вписывается в колорит рассказа. Да Бог с ним, с сэром. Как ни назови – всё равно. Имена наши и обращения к нам так же условны, как, например, наше слово «стол» по-английски вовсе не стол, а «э тэйбл». По-арабски, опять же, не «э тэйбл», а как-нибудь иначе. Сколько в мире языков, столько и названий у стола. Вот и пойми после этого – каково точное название предмета, имеющего четыре ножки, плоскую спину и карман в виде ящика, куда кладут ложки и вилки или ручки и бумаги. Также и с именами людей. Как ни называй – всё условно в этом мире.
– Тогда мало что знали достоверно о Джине. Это теперь говорят «мафия». А тогда толковали, что Джин главарь какой-то нечистой силы. «Бисмилла иррахман иррахим. Спаси меня, Аллах», – вот единственные слова, которыми могли оградить себя правоверные от Джина. Да куда там! Молитвы не помогали. Люди повторяли их только от бессилия. Пропадали лучшие красавицы города. Исчезали сокровища из банков. Отцы города не знали, как обезопасить себя и сограждан от всесильного Джина. Все жили под страхом смерти, как заложники. А когда страх берёт верх над рассудком – низко падают нравы, сэр.