Фантастические сказки
Шрифт:
Мистер Тинклер сидел за своим столом и по лицу у него блуждала слабая улыбка, с которой люди смотрят на бой быков или на заклание свиньи. Когда мистер Бультон появился в дверях, все школьники устремили на него взгляд.
– Прошу на середину,- сказал доктор Гримстон, стоявший у своего стола,- чтобы товарищи могли видеть.
Поль подчинился и встал там, где ему было ведено, чувствуя себя так, словно из него вынули все кости.
– Кое-кто, возможно, удивится,- начал доктор Гримстон внушительным басом,- почему я созвал всех сюда, но большинство живущих под моей крышей знают и, надеюсь, одобрят мои мотивы.
Если есть одна добродетель, которую я особенно старательно пытался укоренить в ваших душах, это скромность и сдержанность в отношении с представительницами противоположного пола. В основном я в этом преуспел, но мне тем более больно товорить, а вам, наверное, слышать о том, что среди вас завелся негодяй, достигший немалого искусства в плетении сетей для улавливания неопытных девиц. Полюбуйтесь на него - вот он стоит перед вами во всей бесстыдной наготе моральной распущенности.- В таких случаях доктор не скупился на самые звучные эпитеты, и Поль сам почувствовал себя негодяем.- Вот он, низкий распутник, юный летами, но умудренный во всем остальном, ловелас, который, не колеблясь ни минуты, сочинил любов-ное послание, столь ужасающее своей фамильярностью и откровенностью, что я не могу заставить себя оскорбить ваш слух пересказом его содержания.
Вы справедливо отторгали его как морального урода. С прискорбием сообщаю вам, что он не только преследовал своим вниманием юную и неразумную особу, но и воспользовался священным зданием церкви, чтобы там втихомолку продолжать ухаживания и заставить свой предмет написать ему ответное письмо.
– Если же,- грохотал докторский голос,- я сумел бы внушить этому трусу, этому жалкому сердцееду, что его увлечения несовместимы со здоровой жизнью подростка, если бы он осоз-нал пагубность своего поведения, если бы страдания его плоти оставили бы какой-то след на том, что выполняет у него роль сердца, тогда, значит, я поднял на него руку не напрасно.
Тогда он поймет, что никому не позволено пачкать грязью доброе имя школы, топтать, словно церковную подушку, мою репутацию как наставника юношества. Я сказал все. Не буду продолжать свои упреки при всей их заслуженности. Достаточно. Перейдем к главному. Ричард Бультон, стой, где стоял, а я сейчас вернусь и воздам тебе по заслугам.
С этими словами доктор вышел из классной комнаты, оставив Поля в состоянии смятения и ужаса, каковое нет нужны особо описывать. Никогда и ни за что не станет он шутить с Диком, как бывало, насчет телесных наказаний - в этой теме нет ничего смешного. Если этот позор запятнает его честь, он больше никогда не сможет ходить с гордо поднятой головой. Не дай Бог об этом еще узнают и в Сиги!
Ученики, впавшие в оцепенение от красноречия доктора, теперь пришли в себя, оживились и стали подшучивать над торчавшим как перст мистером Бультоном.
– Он пошел за тростью,- сказал один и, взяв линейку и нанеся ею несколько ударов по учебнику, с удивительной достоверностью изобразил Полю, что его ожидает. Другие подвергли его перекрестному допросу насчет любовной переписки, причем из их реплик выяснилось, что очень многие удостоились чести получать послания от бесхитростной Конни Давенант.
Поразительно, до чего бесчувственными временами становятся самые добродушные дети.
Чонер сидел, сгорбившись, и потирал руки, словно злобный орангутанг.
– Я же предупреждал тебя, Дики,- пробормотал он,- что лучше не становиться поперек пути.
Но доктор задерживался. Кто-то любезно подсказал Полю, что он, похоже, натирает трость воском. Но более распространенное мнение сводилось к тому, что Гримстона задержал какой-то посетитель, ибо некоторые, в отличие от Поля, слышали, как у входа звонил звонок. Напряжение нарастало и делалось невыносимым.
Наконец дверь медленно отворилась, и вошел доктор. В его облике что -то явно изменилось. Его пыл поугас, и хотя лицо его было все еще мрачным, но глаза не метали молний. Кроме того, в руках у него ничего не было.
– Выйди-ка, Бультон,- сказал он.
И Поль проследовал в холл, не понимая, отменяется ли экзекуция или просто переносится в другое место.
– Может быть, хоть это заставит тебя устыдиться и пожалеть о содеянном,- сказал доктор, когда они оказались в холле.- В Обеденном зале тебя ждет твой бедный отец.
Поль чуть не упал в обморок. Неужели у Дика хватило наглости приехать посмеяться над его участью невольника? Зачем он это сделал? Что они скажут друг другу? Единственным откликом на слова доктора стал его оторопелый взгляд.
– Я еще не видел его,- продолжал доктор,- и приехал он в самый неподходящий момент.- С этим мистер Бультон никак не мог согласиться.- Я решил предоставить тебе возможность увидеться с ним и рассказать о твоем поведении. Я понимаю, как это ранит его доброе сердце,- сказал доктор и ушел, оставив Поля одного.
Со странной смесью гнева, стыда и нетерпения Поль взялся за ручку двери. Сейчас он увидит Дика. Сейчас между ними состоится решающий поединок. Кто же окажется победителем?
Было странно видеть в Обеденном зале свое зеркальное отражение прежнего себя. Это сбивало с толка, ошеломляло. Трудно было поверить, что за этим полным джентльменом скрывался мальчишка. Какое-то время мистер Бультон так и стоял смущенный и бессловесный перед своим недостойным сыном.
Дик тоже был явно смущен. Он неловко усмехнулся и сделал попытку пожать Полю руку, что последний гневно отверг.
Присмотревшись, Поль отметил, что его точная копия порядком поиспортилась с того проклятого вечера. Тогда это было безупречно верное в мелочах воспроизведение его облика. Сейчас же на мистера Бультона глядела карикатура.
Лицо было желтоватое, а нос красноватый. Кожа обвисла, глаза были в кровяных прожилках. Но основное различие заключалось в одежде. Дик был в старом твидовом спортивном пиджаке и просторных брюках из синей саржи. Вместо формального шейного платка, который отец повязывал вот уже чет-верть века, сын обмотал шею шарфом грубой яркой расцветки. Традиционный цилиндр уступил место потрепанной старой шляпе с широкими полями.