Фантастика 1990
Шрифт:
– Расскажи про деда.
– Подожди,- Угрев умолк и прислушался.- Ты уверена, что твои, так сказать, компаньоны не разыскивают меня сейчас?
– Уверена,- неуверенно сказала Мария.
– Да, мне послышалось. Это ветер. Так вот. Даже если мне после неизбежных и многочисленных мытарств удастся убедить кого-то, кроме фанатиков, вроде того типа, который назвался профессором…
– Его зовут Виктор.
– Неважно. Если кто-то из серьезных людей и заинтересуется, то этот плащ все равно уничтожат, а нового не сделают.
– Почему уничтожат? Почему не сделают?
– Потому что это невозможно! Ты знаешь, наверное - там сетка внутри. Если нарушить оболочку, ткань, сетка рассыплется, я смотрел. Для того, чтобы это понять, не надо быть физиком. Можешь сама убедиться. Плащ не разбирается. Понимаешь? Надо идти не с конца, а с начала. Если кто-то сможет повторить работу деда - прекрасно, мы научимся делать такие плащи. А сейчас ясно только, что это в принципе возможно- вот он, плащ, висит на гвоздике…
– Но так не бывает! Чтобы ничего нельзя было узнать.
– Как видишь, бывает! Дед мой, Константин Юрьевич Угрев, был большой шутник и любитель мистификаций. Вообще странный человек. Я его, конечно, не знал, но матери, когда он умер, было семнадцать лет. Я поздний ребенок. Бабушка умерла еще раньше, и дед с матерью жили вдвоем. Ну, Константин Юрьевич работал себе и работал в Летательном Институте. Время было интересное, масса всяких идей. То, что. матушку мою зовут Энергия Константиновна, говорит само за себя. К тому же у деда была эта самая невесомость. Но он был одиночка, мечтатель и не очень-то уживчив. Ни с кем не советовался, не делился, все делал сам, что называется, от и до. И вот, когда работа была уже почти сделана, в институте случилась какаято история, и деду пришлось уйти. Это было в конце тридцатых.
Он на свой страх и риск здесь, на даче, закончил опыты. Но в институте к тому времени многое изменилось. Когда дед пошел к директору института, тот как-то очень грубо с ним обошелся - дурак просто был, наверное. Дед хлопнул дверью. Он был старой закалки и вспыльчивый к тому же. В тот же день он уничтожил все бумаги, относившиеся к его открытию. Мать помнит, как он запихивал в печку листы, которые вырывал из толстой тетради. Когда она спросила деда, что он делает, он ответил, что, мол, из-за этих записей могут быть неприятности. Понятно, в общем. После этого Константин Юрьевич прожил еще года два здесь, в Омутищах. Тогда был большой дом, он сгорел после войны. Сгорела и та комната, где была лаборатория, так что даже предполагать, в каком направлении работал дед, нельзя. Но дома был каменный погреб с железной дверью, он уцелел. Думаю, дед нарочно устроил такой сейф. Там лежало много всякой рухляди, потом мать всю ее вытащила в чулан - ну а я наткнулся на летающий плащ.
– Выходит, дед твой всех таким способом разыграл?
– Не без того, наверное, но не это главное. Он, конечно, обиделся - он был уважаемый ученый, читал лекции, а с ним обошлись как с мальчишкой. Вот он и решил, что никому его изобретение не нужно, да и не хотел осложнять дочери жизнь. Он ведь был уже стар.
– И ты идешь по его стопам.
– В каком смысле?
– Не хочешь осложнясь себе жизнь и пытаешься все скрыть. По-моему, это почти преступление.
– Я считаю, дед был прав. Эта штуковина преждевременна. Ни к чему она; в сущности. Так, занятная игрушка, к тому же в единственном экземпляре. Поэтому, между прочим, надо ее беречь.
– И чтобы сохранить для себя игрушку, как ты выражаешься, надо хранить под спудом величайшее изобретение, так, что ли?
– Да, так!
– Как же ты заблуждаешься!
– Мария возбужденно заходила по комнате, потом подошла к нему и посмотрела в глаза.
Угрев потупился.
– В чем же я не прав?
– пробормотал он и через мгновение вдруг прибавил: - Знаешь, я ведь хотел на тебе-жениться.
– Догадываюсь,- тихо ответила Мария.
– Надо было, наверное, быть решительнее… Мне всю жизнь этого не хватает.
Мария подошла к мольберту, стоявшему в углу, откинула закрывавший его кусок холста. На раме был укреплен подмалевок картины, изображавший две фигуры - мужскую и женскую, висевшие в странных позах, держась за руки, над верхушками деревьев.
– Конечно, надо быть решительнее! Огласки испугался! Подумаешь, сначала не поверят. Конечно, будут сложности Ну и что? Чего бояться? Зато потом!
– Что потом? Тоже ничего не будет, кроме неприятностей. Уверяю тебя, плащ невоспроизводим. Знаешь, бывают японские магнитофоны - как только открывал крышку, механизм рассыпается. Дед эту идею давно использовал.
– Тебе просто-напросто лень беспокоиться! Ты боишься всего на свете, жить боишься!
– Тебе, Маша, полком бы командовать.
Мария отмахнулась.
– Слушай, Константин,- сказала она, не сводя с него глаз,- дай мне еще полетать. Только на улице.
– Нет, нельзя.
– Почему?
– Слишком ветрено.
– Я осторожно! Ты, наверное, думаешь, там Артем сторожит. Да твою дачу днем с огнем не найти, тем более сейчас, среди ночи! Я немного! Ведь это мой, может быть, единственный шанс. Пожалуйста, Костя!
Угрев не умел отказывать.
– Ладно, так и быть. Только вот что: полетишь с чердака и обязательно со страховкой. Действительно очень ветрено.
После долгих блужданий трое любознательных молодых людей стояли на той самой улице, где находился дом Угревых.
Четвертой в компании была Артемида, но она была невидима и стояла отвернувшись.
– Что, мужики, безнадежно?
– спросил Виктор.
– Похоже на то,- устало ответил Артемий.
– С велосипедом он здорово придумал,- с сожалением заметил Даниил.- Права была Мария - он ловкий малый.
– Не столько он ловкий, сколько мы дурни,- возразил Артемий.- Мария опять-таки права.
Виктор отошел к обочине и уселся на траву. Артемий и Даниил переговаривались.
– Кого я только не спрашивал! Никто ничего не знает.
– Еще бы! Тут столько домов. Это как иголка в стоге…
– К тому же даже приблизительно неизвестно, куда же он поехал на самом деле.
– Да, направление неизвестно. Я спрашивал о велосипедисте с девушкой на багажнике, но, разумеется, каждый второй велосипедист с девушкой на багажнике.