Фантастика 1990
Шрифт:
Зарубин молчал, ему нечего было возразить, он не ожидал, что его припрут к стенке “человечеством”.
– А что же нам делать?
– спросил он, наконец.- Я не представляю себе, как мы будем жить друг без друга!
– А я не представляю себе, как может быть воспитан человек вне Системы.
– Если бы нам разрешили хоть изредка встречаться…
– Но вы же знаете, что Система исключает любые контакты!
– Система подразумевает детей, которые со дня рождения не видели своих родителей! Ведь не случайно же их даже на первое кормление приносят не к их матерям.
– Ну, это делается, чтобы
– Но мы уже знаем друг друга. Как же нам обойтись без контактов?
– А как отнесутся к подобным контактам тысячи других детей? Что в них может проснуться?
– Но у них же есть рабочие мамы!
– Да, теперь мы имеем возможность к каждым трем воспитанникам прикрепить двух мам.
– Мама первой половины недели,- усмехнулся Зарубин,и мама второй половины недели.
– Вы не любили ваших мам?- удивленно спросил клерк.
– Люблю. Я и сейчас переписываюсь с ней.
– Ах, вы из тех, у кого была одна рабочая мама!- Зарубин вспомнил нежную морщинистую руку и прощальные слова: - Я с таким трудом нашла тебя. И вот ты уже взрослый. Как быстро пролетело это время! Не покидай меня насовсем, пиши мне, сынок…- Зарубин почувствовал, как в нем дрогнуло и проснулось что-то новое.
– Я становлюсь социально опасным элементом!- сказал он.
– Да!- улыбнулся клерк, но глаза его не улыбались.
– Так что же нам делать?- спросил Зарубин.
– Мы запросили Управление. Из центра приезжали специалисты, они проверяли вашу девочку, вы помните.
– Да!
– Мы обязаны были изъять у вас ребенка, но на свой страх и риск оставили девочку у вас до наступления школьного возраста. Так что у вас еще есть примерно восемь месяцев.
Так закончился самый первый визит в Управление.
А сейчас они шли к морю, и прохожие, как всегда, удивленно оборачивались на необычную пару. Они шли, взявшись за руки, и море шуршало им навстречу галькой.
А на столе Председателя Управления лежал подготовленный коллегией Управления мотивированный отказ в разрешении воспитания девочки в семье с категорическим требованием к местному комитету немедленно направить ребенка в интернат.
Дискуссия по этому вопросу закончилась час назад. Против решения коллегии голосовал только один человек. Председатель, обладающий правом вето, участия в дискуссии не принимал.
Сейчас коллегия собралась для утверждения своего решения и подписи документа. Председатель взял в руки ручку и произнес традиционную формулу: - Я призываю вас еще раз все тщательно взвесить и сообщить окончательное мнение.
Хмурое молчание подтвердило решение.
– Я хотел бы выслушать противника!- отходя от формулы, сказал Председатель.
– Все свои доводы я изложил коллегии. Они оказались несостоятельными. А сейчас я вас прошу задуматься, почему за семьдесят лет функционирования Системы не появился ни один гений?!
– Ну что ж, давайте подумаем!- сказал Председатель, выводя первые буквысвоей подписи.- Давайте подумаем!
– сказал он и отложил ручку.
НЕВЕДОМОЕ:
Анатолий КАРТАШКИН. АЛХИМИК РАЙМУНД ЛУЛЛИЙ
Мир призраков колеблет атмосферу…
Вглядываюсь в его лицо…
Необычность судьбы обязательно должна угадываться по внешности - так я полагал раньше, и ошибался. Здесь - спокойный взгляд, прямой нос, чуть-чуть витая благообразная бо.рода, ниспадающие одежды средневековья. Никакого намека на ожидаемую принадлежность к существованию почти мифологичному, никаких особых черт, разве что слегка косящий к переносице левый глаз. Стереотипно-канонична и латинская строка, стремительной виражной дугой охватывающая древнюю гравюру - “Раймундус Лиллиус Философус”. Ничто, абсолютно ничто в этом портрете не настраивает созерцающий взор на будоражащую воображение легендарность. На фантастику плывущей из века в век молвы о нем, как о человеке, прожившем две жизни.
“Стоит занавесу подняться, как нам предстает совсем незнакомый мир, и спектакль вынуждает нас жить какое-то время жизнью, нам чуждой”,- эти слова французского поэта Поля Валери приходят мне на ум всякий раз, когда я вспоминаю о своих встречах с Раймундом Луллием.
Далеко внизу, под окном, узкой лентой вился Ленинградский проспект. Сверху было видно, как по обеим его сторонам бесшумным встречным движением текли разбросанные потоки машин - легковых, грузовых, троллейбусов, автобусов, как, расслаивая их на две струи своим безапелляционно-режущим “вау-вау-вау!”, мчался реанимобиль, стремясь кому-то на помощь. Я вернулся к началу книги. И разворот страниц пришелся на Луллия.
Он погиб в Тунисе. Проповедовал там христианство, и мусульмане обрушили на него град камней. Скончался 29 июня 1315 года. Перед смертью предсказал подобравшему его генуэзскому купцу, что потомок этого купца откроет Новый Свет. Так гласила легенда; так прочитал я в книге. Пророчество Луллия сбылось, как бы невероятно это ни звучало,- сбылось по прошествии 177 лет. История сохранила имя генуэзского купца - Стефан Колумб.
Я вздрогнул. Понял, что не уйду, пока не прочту о Луллии все.
Схоласт. Расцвет его деятельности пришелся на период, когда схоластика из начинания юношески-смелого, азартного, пронизанного безграничной верой в торжество человеческого разума, превращалась в бесплодное умствование, когда важные профессора в мантиях разворачивали на полном серьезе и во всю ширь диспуты - на тему, например, о том, почему Адам съел в раю именно яблоко, а, допустим, не грушу.
Изобретатель. Правда, устройство, придуманное Луллием, способно вызвать улыбку у нынешнего изощренного патентоведа. Несколько вырезанных из картона дисков, побольше и поменьше диаметрами, нанизанных центрами на единый общий стержень и вовсе не закрепленных на нем, то есть способных крутиться,- вот и вся нехитрая техническая основа его механизма, названного впоследствии “мыслительной машиной”. Говорят, что полет фотонной ракеты начинается со скорости один сантиметр в секунду. Так и “вертушка Луллия” - в Большой Советской Энциклопедии она названа “первой логической машиной”. Давним предшественником современных кибернетических электронных гигантов.