"Фантастика 2024-23".Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Как я ощутил, в этой реальности у России поменьше возможностей. Она не восстанавливала так бодро контроль над отторгнутыми в начале девяностых годов территориями. И не тратила столько средств на оборону.
– В российском правительстве данное заявление комментировать отказались, заявив, что не могут откликаться на все слухи. Вместе с тем вчера начались учения РВСН, с поражением целей на Камчатском полуострове, - мило сообщила дикторша.
– И правильно, - хлопнул ладонью по столу Писатель. – Пусть не забывают о русских ядерных ракетах. А то распетушились. Пусть помнят, что это они для самих себя центр мира. А для нас всего лишь цель. Япошки с их генетической памятью о Хиросиме должны понимать, что на них хватит пары термоядерных ракет, и противопоставить им нечего, кроме сомнительной защиты своего главного партнера и рабовладельца – США.
– Которые в настоящей мясорубке за них не подпишутся, - кивнул я, с наслаждением отпивая ядреный кофе.
– Побоятся прилива имени Сталина между Аляской и Мексикой, - Писатель отхлебнул капучино и продолжил воодушевленно: - Поэтому я всей душой люблю созданные товарищем Сталиным наши родные РВСН. Третий и пока последний наш союзник после армии и флота.
– Ты фанатичный патриот, - отметил я.
– Весь мир в труху, да?
– Квасной, забыл добавить. А сам-то ты, Анатолий? Как ты относишься к средствам доставки света и добра заклятым врагам?
– Отношусь, - хмыкнул я.
Конечно, отношусь. Потому что я бывший офицер. Сколько лет отдано РВСН. Обычно, когда у нас начинались учения, это означало, что на политической арене страна решила поиграть мускулами. В одно из таких усилений и произошло все. Я старший тревожной группы. Вызов на место чрезвычайной и совершенно непонятной ситуации. Потом потеря памяти у меня и моих бойцов. И время от времени возвращающиеся картинки. Серебристый туман. Гладкая поверхность под ладонью - металлическая, но на ощупь как замшевая, теплая и совершено чужая. А потом комиссация. И «Фрактал». Переломный момент судьбы, елки-палки.
Я прикрыл глаза. Два мира наслаивались друг на друга в моей голове. Нужно было напрягаться, чтобы сконцентрироваться на каждом из них.
Радовало главное - новая реальность, хотя и сильно отличается в глобальных моментах от старой, но нашу ситуацию повторяет практически зеркально. Ищу я здесь те же самые листы Золотой библиотеки. И переговоры в Венеции по их поводу веду с Ивой. Вот только Золотой лист, на мое счастье, если верить ей, здесь в целости и сохранности.
– Тебе не звонила Ива? – спросил Писатель. – Куда-то запропастилась. Обычно она предельно педантична.
– Звонила, - сообщил я.
– И как? – заерзал Писатель. – Где наш боевой листок? Она уже везет его с запечатанном конверте за какие-то три десятка миллионов долларов?
– Пока нет, - пояснил я.
– Но обещает.
– А тебе не кажется, что слишком много событий нанизано на эти Золотые листы? – Писатель отодвинул от себя опустевшую чашку и жестом потребовал повторить капучино. – Ну, так же не должно быть по теории вероятностей.
– Там, где наши Предметы, теория вероятности не работает, - объявил я.
– Просвети меня, дремучего, как может не работать теория вероятности, - усмехнулся Писатель.
– И вообще, неплохо бы мне хоть в общих чертах понять, на какие дела я с тобой подписался.
– Не поверишь, но я сам почти ничего не знаю. А что знаю, то сейчас сказать не могу. Но обещаю, что ближе к финишу порадую тебя хоть и немногим, но тебе хватит, чтобы изменить отношение к Вселенной, - я улыбнулся многообещающе.
– Ну, спасибо… Пошли, что ли, взглянем на парад масок, - Писатель посмотрел на часы. – Через полчаса начинается.
– А, пошли, - с готовностью согласился я.
– Только поднимусь в номер и принесу нам карнавальные маски. Купил их вон в том ларьке напротив, - кивнул Писатель в окно, в котором виднелся через площадь пафосный магазин венецианских масок.
Он поднялся к себе в номер и спустился с целлофановым пакетом. Вынул оттуда и преподнес мне маску. Это был демон, и две части его лица были разными – красная и синяя. Ну, прям, в масть. Символ раздвоения миров и сознаний.
Опять площадь Сан Марко. Здесь тоже разыгрывался конкурс масок и костюмов. Был он гораздо менее многолюдным. Карантин все же. И гораздо менее таинственным. Просто конкурс на Карнавале. С летящим ангелом. Забавный. Искрящийся. Но не пугающий…
Глава 3
Наш большой загул начался все на той же площади Сан Марко. И дальше – вся Венеция. До поздней ночи.
Меня просто понесло. Мы приземлялись в разных питейных заведениях. У меня в груди будто работал ядерный мотор, гнавший меня вперед. Я опрокидывал стопку за стопкой, снова ощущая, что не пьянею должным образом.
Писатель отвалился от меня в середине пути, объявив, что столько не пьет. И вообще у него для такого слабое здоровье и плюс к этому строгий режим. Кроме того, он с трудом понимает, какая блоха меня укусила. Спорить я не стал. Довел его до отеля. А сам устремился дальше, в самую глубь карантина и карнавала.
У меня был период воссоединения в душе двух миров. Опасный. Чреватый. Мне нужно было двигаться, пребывать в гуще народу, вращаться. Пытаться поймать эту реальность за хвост и свыкнуться с мыслью, что она теперь моя. Я сегодня был открыт всем венецианским ветрам и течениям.
Потом все же опьянение накатило, и я принял его с каким-то глубоким удовлетворением. И начал чудить. Немножко. Не теряя ощущения контроля пространства и направления событий.
В каком-то полном табачного дыма баре, где все демонстративно презирали антибактериологические маски, собирались любители армрестлинга. Я там уложил всех, сорвав восторженные аплодисменты толпы немцев и ободряющие крики:
– О, йа, йа! Гут!
Потом в тесной кафешке беседовал за жизнь с какими-то хипстерами из Бельгии. Затем советовал двум неграм орошать пустыню Сахару и уматывать из этой жалкой Европы, в которой остались лишь омертвелые богатства, но нет былого духа. Негры были не согласны – они приехали именно за богатствами.
В отель я вернулся в три часа ночи. Уже засыпая, подумал, что если так дальше пойдет, то я просто буду негоден для нашего дела. Старьевщик сам улетит в утиль, так и не закончив Поиска, сожженный изнутри бесами своих чувств и мыслей, над которыми не властен.