"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Через полчаса к нам вышла пожилая григорианка и сообщила, что Шантара скончалась…
Ее погребли на следующий день.
Утром я выкрасила пряди волос в черный. Я знала, что так будет, только не знала, что траур буду держать по Шантаре. Проститься с ней пришли многие: некоторых я знала, как соседей и знакомых. Пришли сослуживцы: ее и ее умершего мужа. Высшие чины и министры, которых я видела когда-то во время приветствия монарха… Просто григорианцы, услышавшие о ее гибели. Тогда я еще не знала, сколько шума наделала ее смерть в обществе. Она была сестрой героя, женой ветерана, служила сама. Была молода и беременна. Равнодушных не осталось. Пришли родители: мрачный отец, поникшая мать. В ее волосах тоже было много черного, она закуталась в плащ, но капюшон не надела. Ясные глаза хищной птицы смотрели на тело дочери со страшным выражением потери.
— Мои соболезнования, Лиана, — я наклонила голову, сегодня ей многие выразят сочувствие.
Среди пришедших проститься была и Эдетт, бывшая названная Шада и подруга Шантары. Они с Шадом встретились глазами — у бывшей невесты был взгляд с вызовом, полный скорби и боли за подругу. Она сожалела, что не была на Арене и не смогла отомстить.
— Шад, — выдохнула она.
— Эдетт, — ответил он.
— Самое печальное то, что ребенок сиротой останется, — продолжила она. — Отец и мать погибли. Как назовешь племянника, решил?
— Миро Эл-Шад, — мой муж говорил без запинки, он все обдумал, хотя мы это не обсуждали, как не обсуждали и то, что воспитываться племянник будет им.
Эл-Шад — означало сын сестры или брата. Имя малышу он образовал от своего, значит, присоединит к нашей семье.
— Благополучия вам, — сказала Эдетт, каким бы странным не казалось желать счастья на похоронах. Но Шантару погребут, а жизнь пойдет дальше, кому, как не боевому пилоту это понимать. — Завтра я отбываю на спутник. В следующий раз не скоро увидимся.
В словах звучал подтекст «никогда».
Похороны повлияли на меня в худшую сторону. А может просто осознание, что все закончилось — выживание, борьба. Больше от нас ничего не зависело, но мы остались живы и самые сильные волнения позади. В наш старый дом я вернулась полностью опустошенной. Мы могли только ждать решения совета: имеет ли право Шад присоединиться к династии или нет.
Суд окончился ничем.
Лиам подтвердить свои претензии не сумел и был убит. С Шада обвинения сняли. Но все равно нужно было заново привыкать к новой реальности и к смерти Шантары. Разбирательства шли долго. Внешне все затихло и на Григе пошла спокойная жизнь, но общество изменилось, и я это видела. На меня уже реагировали мягче, в лавках приветствовали как свою, даже родители Шада смягчились. Регулярно вечера мы проводили у них, молчаливые посиделки за ужином были долгими и печальными, но мой муж стремился поддержать родителей, и я понимала его.
Через несколько дней Шад вошел в нашу спальню поздно вечером. Он был мрачным — как всегда в последние дни, и я не сразу поняла, что у нас хорошие новости.
— Мне разрешили присоединиться к династии.
От неожиданности я растерялась.
— Чудесно… Когда?
— Пока совет просто дал согласие. Моя кандидатура будет в числе прочих. Но это уже огромная победа.
Я подошла и прижилась к нему, заглянув в глаза.
Не стала говорить — это слишком жестоко, но я знала, что он победит. Несмотря ни на что. Тот позорный суд, устроенный Лиамом, только сыграл ему на руку. Гибель сестры — тоже. А горячая речь после расправы над врагом у многих застряла в сердцах. Шаду многие сочувствовали, он обрел верных сторонников.
Так все и вышло. Я оказалась права.
И уже скоро настал день, когда Шад стал монархом.
На церемонии коронации в зале было полно народа.
Это напомнило день подписания мирного договора на «Стремительном». Великий день! Сегодня мы принесем клятвы верности — стране Шада. А подданные принесут клятвы верности нам. Генералитет, кабинет министров, высшие чины. Все, кроме меня, григорианцы. Но не думаю, что сегодня будет кто-то против. Это против традиций, но традиции берутся не на ровном месте. Они меняются под давлением обстоятельств и страниц новой истории.
Я была в новом платье, которое сшили на заказ.
Простое, длинное — оно совмещало традиции наших народов. Длина до пола — с моей родины, но никаких привычных нам украшений и рисунков, ткань была гладкой и одноцветной. Светло-розовый и серый смотрелись вместе скромно, но очень подходили. В каменном зале мы взошли на трибуну — чтобы нас видели подданные. Вышли вместе, бок о бок. Шад был в броне, исцарапанной и побитой после боев — и других наград не надо.
На голову мне надели золотой венец — символическую корону. Очень скромную — всего лишь полоски металла, скрещенные друг с другом. На Иларии их бы украсили резными листьями и цветами, переплели бы вьюнкой. Здесь значение имели только сами символы — и никаких украшений. Пожилой министр, надевший на меня венец, поклонился. Мы встретились взглядами. В янтарных, потемневших от возраста глазах, не было предубеждения. Припав передо мной на несколько секунд, он выпрямился и первым сказал клятву.
Я коротко взглянула на Шада. Здесь у нас не было времени друг на друга. Даже словом не обменялись: все наше внимание принадлежало народу.
Вслед за министром поклялись остальные. Народ Шада клялся мне в верности: поддерживать и защищать, если будет нужно. Я принесла ответную клятву: служить им, пока мой муж на посту. Всегда выбирать страну, а не себя. Эта страна много для меня сделала. Клятва меня не испугала… Хотя на несколько секунд я замешкалась, вспоминая, насколько жестокими могут быть требования григорианцев. Отречься от себя — не просто красивые слова. Это правда — от себя отречься. Но Шаду было важно это. Я сказала нужные слова.
После церемонии я вышла на балкон.
Закат, который я наблюдала из королевского дворца, был прекрасен.
Отсюда открывался вид на сад камней. Глыбы величественно возвышались среди смертоносных белых цветов. Вечерний воздух благоухал. Алые, оранжевые и желтые краски текли над горизонтом, все окрашивая в закатную палитру.
Я оперлась на перила и глубоко вздохнула.
Улыбка появилась на губах сама собой. Немного грустная, мечтательная, но внутри, кроме сентиментальных чувств и воспоминаний было еще кое-что. Торжество над жизненными обстоятельствами.
Все закончилось, начавшись на палубе «Стремительного».
Я получила все — и даже больше.
Венец давил на голову, напоминая, что теперь я не рабыня Рива — супруга монарха вопреки всему.
Хотя теперь, когда путь был пройден, я ценила все, что выпало на мою долю. И больше не хотела стать другой. Уверена, что бы ни случилось дальше, меня будут помнить, как рабыню Риву, которую взял в жены генерал… И не уверена, что хочу запомниться как-то иначе.
В конце концов, это всегда была я: и королевой, и рабыней.