Фантом для Фрэн
Шрифт:
Фрэн бросила взгляд на спящего ребенка, потом села за стол к нему спиной, взяла чистый лист бумаги и стала сосредоточенно переводить.
“О Тот, направляющий мою руку и душу, просвети меня, твоего слугу. Мое сердце стенает. Где Антеф? Мои чресла пылают…”
Фрэн прервалась, на губах была усмешка. Конечно, последнюю фразу следовало понимать только в определенном смысле. Развратник.
Но если автор - мужчина, при
Все сообразив, Фрэн расхохоталась, фыркая в ладони. Как хорошо, что мама не понимает древнеегипетского – узнав, что она служила посредником для покойного язычника-извращенца, миссис Грегг не оправилась бы от этого потрясения до самой смерти.
Хотя она и так едва ли от него оправится.
“Вокруг меня мрак и бесконечность. Месть не утолила моей жажды, я страдаю. Демоны смеются надо мною, их спины трясутся от хохота, они говорят: не убежишь, не уйдешь, ибо попал в свою яму*”.
Фрэн в волнении прервалась, желание смеяться пропало. Месть – кому? За что страдает этот человек? Может, как раз за свою сексуальную распущенность?..
Нет, этого, пожалуй, маловато…
Но кто этот древний египтянин?
“О Амон, царь богов, о пресветлый Осирис, целую прах у ваших ног, великие боги. Помилуйте меня! Это я, Нечерхет, рыдаю во тьме…”
– О господи, - прошептала Фрэн.
Листок соскользнул с ее колен.
– Ну спасибо тебе, мамочка, - сказала она.
Теперь миссис Алджернон Бернс с определенностью знала, что была женой гомосексуалиста.
Фрэн почти с ненавистью посмотрела на личико спящего сына; почему-то она не сомневалась теперь, что причиной случившемуся – он. По-видимому, некоторые “психически одаренные” люди имеют свойство пробуждать “психические силы” в других. Так, выходит, ее ребенок тоже ненормальный?
По всей вероятности, да…
– За что мне это? – прошептала Фрэн, закрыв лицо руками. И тут в давящей тишине щелкнул замок.
– Элджи!
Фрэн вскочила на ноги в сумасшедшей радости. Нет, Бог определенно есть!.. Она бросилась в прихожую, не чуя ног от счастья; и сразу же оказалась в объятиях мужа.
– Дорогая! Радость моя!..
Алджернон целовал ее, даря свое тепло, свою надежность, запах своего одеколона и крепкого загорелого тела.
Муж поднял ее на руки и внес в комнату.
– Где мой сын? – громогласно воскликнул он.
– Да ты с ума сошел!
Фрэн замахала на него руками. Гэри заплакал.
– Иди разуйся и вымой руки, немедленно!
Она испугалась, что муж все-таки выхватит сынишку из кроватки: как Фрэн могла бы ему помешать? Но он скинул сапоги и быстрым шагом ушел в ванную комнату. Донесся звук льющейся воды.
Потом Алджернон широким шагом вернулся в спальню.
Подхватил плачущего мальчика на руки, и тот – удивительно – сразу же затих, глядя в загорелое смеющееся лицо отца.
– Гэри Уильям Бернс, - сказал Алджернон, счастливо вглядываясь в его мутноватые голубые глазки. – Добро пожаловать в наш мир, сын! Я люблю тебя!
Он поцеловал мальчика и прижал к груди; потом бережно, словно мать, опустил обратно в кроватку. Гэри даже не пискнул. Фрэн ощутила что-то вроде ревности.
Потом ахнула, когда Алджернон поднял ее на руки и отнес на диван; усадил жену себе на колени.
– Ну, как ты, дорогая? Как вы здесь без меня?
– Мама приезжала, - сказала Фрэн. – Помогала мне с сыном и по хозяйству…
– Правда?
Он как будто не верил ей секунду; потом улыбнулся.
– Это замечательно! А где же она сейчас?
– Уехала час назад, - ответила Фрэн. – Сегодня выяснилось, что…
Она замолчала, глядя на валяющийся под столом листок.
“Где ты, Антеф? Мои чресла пылают…”
Фрэн искусственно улыбнулась.
– Выяснилось, что заболела Кэти, и маме пришлось оставить нас. Но это ничего, она же знала, что ты вот-вот вернешься.
– Все равно это нехорошо, - сказал помрачневший Алджернон. – Бросить дочь с грудным ребенком!
– Ты же знаешь ее! – сказала Фрэн.
Она сейчас бессовестно чернила мать, но иначе было нельзя. Не показывать же мужу настоящую причину отъезда миссис Грегг!
– Да, знаю.
Алджернон встал, с замкнутым и неприязненным видом. Фрэн нежно погладила его по плечу.
– Дорогой, иди прими ванну с дороги! Я пока приготовлю тебе чаю.
– Спасибо.
Он быстрым шагом вышел.
Фрэн дождалась, пока затихнут шаги, потом бросилась под стол, где все еще валялся мерзкий листок, и схватила его; несколько мгновений размышляла, потом сложила письмо пополам, еще раз пополам и убрала его в ящик письменного стола. Как можно дальше. Алджернон никогда не трогал ее личных вещей и секретов.
***
Пока Фрэн занималась проснувшимся ребенком, времени поговорить у них не было – хотя она теперь уже видела, что муж более чем неудовлетворен своей поездкой. Конечно, это не уменьшило его радости отцовства, но сознание новой ответственности еще увеличивало озабоченность Алджернона. Он наблюдал за тем, как мать возится с ребенком, с восхищенной улыбкой, не пропуская ни одного движения принадлежащих ему дорогих существ; но в глубине души был мрачен, и Фрэн чувствовала это.
Он не лгал ей в своих письмах, во всяком случае, по существу…