Фантом для Фрэн
Шрифт:
– Но почему?..
– Почему он пишет словно из “царства Дуат”? – закончил археолог. – Так, словно это “царство” действительно существует?
Фрэн энергично кивнула. Ей это тоже не давало покоя – не допустить же, в самом деле, существования загробного мира, в который верили египтяне, со всеми его сорока богами и их атрибутами! Но ведь миссис Грегг в жизни не слышала о таких вещах – откуда же она взяла их? Каким образом рука научилась совершенно новому способу письма: ведь это механическая работа, требующая подготовки?..
–
Фрэн нахмурилась.
– То есть как?.. Мы сами выдумываем себе загробный мир?..
– Отчасти – возможно, - ответил Алджернон. – И так же возможно, что наша так называемая духовность определяет условия существования в этом мире. То есть Нечерхет сам осудил себя на то, на что жалуется в своих письмах.
– Элджи, это совершенно фантастично, - сказала Фрэн. – Невероятно.
Алджернон кивнул.
– Так же, как и все то, что мы с тобой уже наблюдали. Рука миссис Грегг, пишущая на незнакомом языке, пожалуй, даже менее удивительна, чем твои гортань и язык, производящие речь на незнакомом языке.
Фрэн сложила руки на груди.
– А это еще почему?
– Потому что органы речи должны быть подготовлены к общению на новом языке длительным упражнением*, - ответил муж. – Даже если предположить, что ты когда-то могла слышать и усвоить древнеегипетский язык… что крайне маловероятно… ты должна была еще и овладеть произношением.
– Надо же, не думала об этом, - протянула Фрэн, теребя свою косу.
– А между тем, это едва ли не самое удивительное, - сказал Алджернон.
Фрэн снова подобрала записки миссис Грегг и стала задумчиво разглядывать их.
– Элджи, может быть, нам попытаться поговорить с Нечерхетом? Это возможно, я полагаю?
Алджернон взволновался.
– Нет, ни в коем случае!
Фрэн изумилась.
– Ты ли это, Элджи?
– Фрэнни, я боюсь за нашего сына, - ответил он. – Это все в высшей степени удивительно, более, чем я мог себе вообразить… но это сказалось на тебе не лучшим образом. А Гэри ведь совсем малыш.
Фрэн подумала, что, вероятно, ограждать Гэри уже поздно.
– Ну хорошо, как скажешь, дорогой.
Последовавшие за возвращением Алджернона дни были наполнены хлопотами и расстройствами, одно больше другого. В скором времени археолог опять уехал в город, решать дела с музеем, издательством и своими коллегами; он хотел устроить презентацию своей новой книги, но потерпел в этом полную неудачу.
Алджернон почти сразу почувствовал, что “ветер переменился”: на него везде смотрели настороженно, едва ли не сторонились. “Коллинз и К@” держались с ним суше, чем раньше, едва в рамках вежливости; в Британском музее прием был еще хуже. Алджернон пытался встретиться с прежними единомышленниками –
От него едва ли не открыто пытались избавиться. Во всяком случае, слушать его никто не хотел…
“Какой я был идиот, что пустил дела на самотек и уехал!”
Но едва ли его присутствие что-нибудь изменило бы. Клеймо мистика, которым его наградил профессор Андерсон, горело у ученого на лбу - позорное клеймо; слухи о его взглядах, словно змеи, расползлись по всему музею.
В отчаянии Алджернон поймал в музее старого друга, Оливера Бишопа, своего весьма уважаемого коллегу – конечно, вдали от чужих глаз.
– Оливер, ты тоже думаешь, что я сошел с ума? – напрямик спросил его Алджернон.
Оливер Бишоп в замешательстве разгладил усы. Это был настоящий англосакс, с солидной наружностью и взглядами - позволявший себе быть осторожным агностиком в домашнем и дружеском кругу и остававшийся материалистом на публике.
– Нет, Алджернон, конечно, нет.
Алджернон сложил руки на груди.
– Тогда что ты обо мне думаешь?
Оливер посмотрел ему в глаза своими серьезными серыми глазами.
– Алджернон, я очень уважаю тебя и знаю, что не изменил бы своих взглядов без веской причины, - начал он и остановился. Ему предстояло ступить на почву, которой каждый уважающий себя ученый должен избегать. Но Алджернон ждал, напряженный и почти угрожающий, сложив руки на груди и сверля его взглядом.
– Ну так что же? – поторопил археолог своего друга. – Какие ты делаешь выводы?
Оливер глубоко вздохнул. Он отвел глаза.
– Даже умнейшие из нас порой ошибаются, Элджи. Никто от этого не застрахован…
Алджернон закрыл лицо руками. Он довольно долго стоял так, а Оливер Бишоп смотрел на него серьезно и сочувственно, как на человека, чья признанная способность суждения пошатнулась в результате какого-то потрясения.
– Другими словами, ты утверждаешь, что я обманываюсь непрерывно на протяжении вот уже семи лет, - проговорил шотландец наконец, посмотрев на старого товарища.
Семь лет назад Алджернон Бернс приступил к “психическим исследованиям”, и вот уже семь лет получал положительные результаты. Но даже одного феномена Фрэнсис Грегг хватило бы, чтобы поколебать взгляды материалиста.
– Ты тоже можешь ошибаться, как все люди, - повторил Оливер свои старые слова.
Алджернон с горечью кивнул.
– Твоя исходная позиция, Олли, основывается на том, что материалистические взгляды по определению безошибочны…
Оливер скорбно молчал. Алджернону вдруг стало его жалко. В самом деле, он поставил этого человека в очень затруднительное положение – предлагая примкнуть к своему фантастически мыслящему другу в ущерб всякому здравому смыслу. Поставить на кон свою заработанную годами научную репутацию. Не каждый способен на это, как Алджернон Бернс.