Фарамунд
Шрифт:
Он говорил рассудительно, надолго замолкая, когда припадал к кувшину, и Фарамунд готов был шарахнуть кулаком по донышку, Понятно, им хочется, чтобы и его духом там не пахло. Не было напоминаний, что они пользуются даром от того, кого считали простолюдином, а затем — разбойником.
— Все сделаю, — сказал он торопливо. — Все!
— Все надо так, — рассуждал Тревор, — дабы не было урону чести... Понятно, жизнь с нашей честью не считается, иной раз такое делать заставляет... но другой раз лучше помереть, чем переступить через закон, данный богами, верно?
Фарамунд
— Ты же умный, ты же знаешь Лютецию! Давай сделаем так, чтобы ни пылинкой ее не задеть! Я лучше умру, лучше всю кровь отдам по капле, чем даже в мыслях своих дерзновенных хоть малейший урон ей нанесу!
Тревор снова надолго припал к кувшину, две тонкие струйки побежали по широкому подбородку — воздаяние богам, отлепился с явной неохотой, но надо же и дыхание перевести, бухнул, как припечатал:
— Добро! Заручившись твоим согласием, я сегодня же выезжаю обратно. Хотелось бы погостить, поглядеть, что ты заграбастал... умелый из тебя воин, как погляжу, но хочу свою дорогую племянницу в безопасности устроить!
Фарамунд оглянулся, гаркнул одному из слуг:
— Эй, как тебя?.. Беги вниз, пусть выберут двух лучших коней. Одного под седлом, другого — заводным.
Тревор выглядел польщенным, но для приличия пробурчал:
— У меня конь вообще-то добрый. Только покормить да чистой воды с ведерко...
— Может быть, — спросил Фарамунд с беспокойством, — дать в провожатые с десяток воинов?
Тревор оскорбился:
— Я похож на слепца с палочкой?
— Времена неспокойные...
— Где прошли твои люди, — сказал Тревор, — там надолго успокаивается.
Фарамунд не понял, похвала или оскорбление, но в мыслях только Лютеция, как наяву видел ее точеный профиль, чистое одухотворенное лицо.
— Когда вернешься?
Тревор задумался, подвигал морщинами на лбу.
— Как только, — сказал он, — так сразу. Мы с Редьярдом поскачем споро, только бы во владениях ее отца отыскались свободные люди... Нет, лучших он не отдаст, придется набирать из деревень. Тут уж ничего не скажет, скривится, но отпустит. Я думаю, довольно будет привести десятка два! А остальных по мере надобности можно набрать из окрестных деревень. Даже хорошо, если корни дворцовой челяди будут в окрестных селах. Все новости и слухи узнаем вовремя...
Он рассуждал степенно, основательно, правильно, а Фарамунд едва удерживался от дикого желания схватить его за шиворот и поскорее усадить на коня, чтобы поскорее за Лютецией, чтобы привез людей, устроил, вычистил, разложил ковры и зажег светильники, чтобы она поскорее ступила божественными ножками в его вымытый и выскобленный город...
Глава 14
Тревор отбыл, наконец. Фарамунд велел дать ему самых быстрых коней, а в провожатые навязал двух своих людей, тайно велев не задерживаться, пока этот старый выпивоха не достигнет крепости Свена.
Сам же от сжигающего нетерпения с раннего утра вывел войска за стены в поле, бросил дальше, на юг, пока не достиг высоких стен довольно богатого с виду города. Раздражало, что не имеет карты, все еще
За неделю неспешного продвижения попадались мелкие римские города, в равной степени заброшенные и запущенные... Почти все уже были приспособлены под крепости-бурги, но один такой бывший римский гарнизон на глазах заинтересованного Фарамунда спешно оборудовался под резиденцию епископа. Так именовались вожаки из рядов служителей новой веры.
Теперь он сам видел, что небольшое население этих городов мало чем отличалось от сельского. Городские пустоши и площади использовались под пастбища и пашни. Торговля и ремесла рассчитаны на самих горожан, на деревни уже не хватает...
Против обыкновения, он ехал, погруженный в сладкие думы... даже не думы, а скорее — мечтания, грезы, ехал не во главе войска. Когда впереди показались стены города, перед ним уже расположился лагерь его головорезов. Город упирался с двух сторон в топкое болото, что помогало защитникам, но, с другой стороны, облегчало осаду.
Фарамунд едва успел окинуть город взглядом, как к нему на горячем коне прискакал Вехульд.
— Хозяин! — крикнул он взволнованно. — Там машут белым! Кричат, что шлют для переговоров. Откажемся?
— Пусть идет, — велел Фарамунд. — Всегда надо знать, что они хотят.
— Но они увидят, что у нас нет еды вовсе!
— Эх... Как же они узнали?.. Ладно. Они увидят, что прибыл я, а это все меняет. Срочно пришли ко мне Громыхало!
Вестник явился молодой и щеголеватый, однако Фарамунд видел за внешностью разодетого красавца острый ум и настороженность.
Фарамунд сидел на колоде возле походного шатра, яркое солнце блестело в его черных, как вороново крыло, волосах, а коричневые глаза, потеряв блеск покрытого воском дерева, стали теплыми, как у жеребенка.
Вестник переступил с ноги на ногу. Фарамунд видел, что его раздражает, что не пригласили в палатку, даже не предложили сесть, что значит — разговоры разбойник вести не намерен, скажет пару слов и отправит обратно.
Фарамунд сказал:
— Вы собираетесь обсуждать условия сдачи?
Вестник удивился:
— Это вы должны бы сдаться. Мы-то знаем, что у вас еда уже кончилась. Но, чтобы не позорить вас окончательно, мы готовы уплатить вам дань... чисто символическую, конечно, чтобы вы могли уйти вроде бы с победой.
Фарамунд засмеялся:
— Зря надеетесь, что голод заставит нас уйти!
— Разве не так?
По лагерю бродили воины, в сторонке проволокли связанного пленника, тучного человека. Двое угрюмого вида людей принесли колоду. Пленника повалили, прижали. Он дико завизжал. Огромный мускулистый человек взмахнул топором. Послышался тяжелый удар. Крик оборвался. Огромный человек деловито рубил человеческое тело на куски, вокруг стояли воины, выхватывали окровавленные куски и быстро уносили к кострам.