Фартовый человек
Шрифт:
Затем все уехали.
Чай подали в кабинет Ивана Васильевича. Для Юлия принесли стул, и Служка пристроился сбоку к столу Дзюбы.
Иван Васильевич отхлебнул из стакана и сказал:
– Ваши соображения, товарищи.
Дзюба высказался:
– Все грабежи банды Пантелеева очень хорошо спланированы. Везде имелся наводчик. В последнем случае подозреваю жиличку.
– Почему? – сразу спросил Иван Васильевич.
– В других случаях это была, вероятно, женская прислуга, – объяснил Дзюба. – Согласно приметам,
– Согласно каким это, интересно, приметам? – удивился Иван Васильевич. Он взял листок и прочитал: – «Рост средний, сложение стройное, лицо обыкновенное: глаза небольшие, светлые, волосы негустые, светлые…» Где же здесь неотразимость?
Он строго посмотрел на Дзюбу, безмолвно призывая того объясниться.
Смутить Дзюбу было так же трудно, как и застать врасплох.
– С такими данными любую женщину очаровать очень даже запросто.
Иван Васильевич перевел взгляд на Юлия. Юлий Дзюбу поддержал:
– Согласен.
– По-моему, жиличка тут ни при чем, – сказал Иван Васильевич. – Наводчик кто-то другой.
– Почему жиличка ни при чем? – удивился Дзюба. – Потому что убили ее – вы это имеете в виду?
– Нет, товарищ Дзюба, – ответил Иван Васильевич, – я имею в виду нечто совершенно иное. Обаяние Пантелеева следует учитывать, однако не переоценивать. Судя по тому, что мы о нем узнали, Пантелеев – человек трезвый и расчетливый. Для него что синие глаза на «обыкновенном лице», что револьвер в руке – одно и то же: орудие…
– Покойная Маруся Гринберг, – сказал Юлий, – работала в кинематографе «Аквариум». Пантелеев мог познакомиться там с ней, очаровать…
– Мог, но не знакомился, – стоял на своем Иван Васильевич. – Пантелеев не стал бы грабить квартиру в присутствии своей наводчицы. Покойная Маруся была очень нервной. Пантелеев наверняка это учитывал. К тому же она являлась всего лишь жиличкой и мало осведомлена была об имуществе хозяина и расположении шкафов в квартире. Нет, я по-прежнему склоняюсь к мысли, что наводчик – кто-то другой. Кто-то, кто был куда ближе к доктору Левину, нежели жиличка. И мы непременно выясним это… Теперь второй вопрос: кто убил Марусю Гринберг?
Юлий грустно покусал губу. Покойников он, как и все в России, навидался за эти годы и бояться их совершенно перестал. Бедная Маруся с вытаращенными глазами, распухшим языком, ужасно некрасивая, вызывала у него глубочайшую печаль. Жило на свете такое вот уродливое и бесполезное существо, желало какого-нибудь маленького счастья, а потом умерло жестокой смертью. И даже памяти от нее никакой не останется.
– Так небось Пантелеев и убил, – сказал Дзюба.
– Почему? – строго осведомился Иван Васильевич.
– Известно почему: бандит, – кратко отвечал Дзюба.
– Нет, – покачал головой Иван Васильевич, – и еще раз нет. Пантелеев не боится, что его опознают, называет пострадавшим свою фамилию, не скрывает лица. И он ни разу никого не убивал – до сих пор, по крайней мере… А вот вам еще загадка: доктор Левин утверждает,
– То есть они заранее знали, что у доктора Левина имеются запасы морфия? – уточнил Дзюба. – Но ведь он доктор, такое и предположить нетрудно.
– Они знали наверняка, и знали это именно от наводчика, – сказал Иван Васильевич. – Надо бы нам хорошенько потолковать с доктором.
Глава четырнадцатая
Юлий наконец решился зайти к Харитине – впервые после смерти Валидовны. Забрать кой-какие вещи, например. Да и вообще – нехорошо получалось: то носу оттуда не казал, а теперь туда носу не кажет. Самое неприятное заключалось, однако, в том, что Юлий по какой-то причине чувствовал себя виноватым. Не по-доброму они расстались с Валидовной, вот уж точно. И теперь не помиришься, разве что за гробом, как говорится. Утешение слабое. И хоть это его по голове огрели, а не иначе, все равно Юлия глодала тягучая тоска. Может быть, если поговорить по-хорошему с Харитиной, будет полегче.
Но Харитины в полуподвале не оказалось, и Юлий почувствовал облегчение, даже развеселился. Неизвестно ведь, как бы его Харитина встретила. Вдруг тоже убийцей считает. Еще хуже тогда выйдет.
Ничего из своих вещей Юлий ни забирать, ни даже искать не стал, вышел из подвала на улицу – точно на волю выбрался, заложил руки в карманы, присвистнул.
И тут он лицом к лицу столкнулся с Макинтошем.
– Ух ты, – сказал Юлий, изобразив на лице удивление, – да это же Макинтош.
– Собственной персо, – отозвался Макинтош независимо. – А ты чего приперся? Харитины нет, она теперь в сторожихах. Слыхал, как Валидовну убили?
– Слыхал, – хмуро ответил Юлий.
– С подробностями слыхал или в общем? – настаивал Макинтош.
– С подробностями, – буркнул Юлий.
– А слыхал, на тебя говорят, будто ты ее убил?
– И это слыхал, но только это неправда.
– Точно, – сказал Макинтош, на всякий случай держась от Юлия на безопасном расстоянии, – где уж тебе убить.
– Негде, – не стал отпираться Юлий. – Я Валидовну и пальцем не трогал.
– Ее опасно трогать, – сказал Макинтош мстительно и вынул из кармана раскладной ножик. – Видишь? И ко мне близко подойдешь – я тебе под ребра засажу.
– Не подойду, – обещал Юлий. – Я теперь долго пить не буду. Может, никогда.
Макинтош сунул ножик обратно в карман и проговорил как ни в чем не бывало:
– Тогда хорошо.
Они пошли рядом, беседуя, как добрые приятели.
Юлий спросил:
– Ты про Леньку Пантелеева знаешь?
Макинтош кивнул, внимательно глядя себе под ноги. Он явно думал о чем-то – о чем-то важном, прикидывая, стоит ли об этом вообще с Юлием разговаривать. Слова так и вертелись у него на кончике языка, не решаясь, однако, сорваться.