Фашист пролетел
Шрифт:
– Так это ты женился?
– вдруг понимает Александр.
– Я? Ты чего? Вот этого охомутали!
– Мессер подбрасывает плечами свисающее тело.
– А нам с тобой еще бараться да бараться, верно говорю, Сашок? Иди, живи! Приказ от Гитлера. Помнишь, как меня ты наколол?
Через несколько шагов он останавливается. Ждет вполоборота.
– Слышь? Когда мне дело шили, из Серого дома один меня ломал. Кто, мол, внушил любовь к регалиям заклятого врага, кто повлиял, и все такое. Тебя не потревожили?
– За детские дела?
– "Я
* * *
Они стоят на "островке спасения". Выслушивая про очередной случай потери невинности, Александр пропускает очередной трамвай.
– Ладно тебе, Адам. И мы лишимся.
– С кем?
– Найдем.
– Где мы найдем? Мамаша давеча дала мне два билета на Гарри Бромберга, на органиста. Пригласи, говорит, подруги дочку.
– Видишь? Неисповедимы пути.
– Но кончилось по Федору Михайлычу. Скверным анекдотом. Сначала вдвоем внимали музыке сфер. В антракте шампанским напоил, у дома облапил. Она мне руками в грудь: "А ты веришь в Алые Паруса?" Ладно. Пришлось себя выдать за читателя журнала "Юность". Сосалась, надо сказать, отлично.
– То есть?
– Целовалась, - насилу произносит он "высокое" слово. Изобретательная стерва. Шарф с меня сорвала и шеи нам обоим обмотала, чтобы лицом к лицу. В подъезде уже под шубу допускает. Ну, все, я думаю. И начинаю расчехлять. Однако чувихе надо выяснить сначала по большому счету. Есть ли в жизни у тебя Мечта? С заглавной буквы? У человека яйца разрываются, ан нет. Сначала ты скажи. Ну, ладно. Стать членом Академии наук. Да, но для чего? Как, то есть? Во имя чего? Во имя блага человечества? Нет. Исключительно за ради статуса. Чтобы иметь возможность к стене младенцев прибивать. Но только безнаказанно. Она на меня шары. Каких младенцев, зачем их прибивать? А смотреть, как мучаются. Посасывая через соломинку сок манго. Оттолкнула и убежала с криком: "Лечить таких надо!" Права чувиха. Только от чего? Какой диагноз?
При этом здоров, как бык.
– Нетерпение - диагноз. И кстати - ананасовый. В первоисточнике.
– А ты его пробовал когда-нибудь?
– Манго тоже не пробовал.
– Значит, не дошел еще до вашего района. У нас в гастрономе целые пирамиды из манго возвели. Северный Вьетнам расплачивается за бескорыстную помощь. Так что прости. Позволил себе осовременить.
Из-за поворота выезжает "тройка", и на прощанье Александра осеняет:
– Слушай, а давай на танцы сходим? Твист умеешь?
– Перед зеркалом могу...
* * *
Дворец культуры профсоюзов. Субботний вечер.
Они прорываются с заднего хода.
Перед этим в Центральном сквере на шестерых распиты две бутылки липкого зеленого ликера "шартрез". С ними одноклассники Иванин, Басалаев и Кирпотин, здоровые коблы, которые после уроков "лажают" в ГУМе продавщиц: "Девушка, у вас есть трусы?" - "Синие
– "А на себе?"
Мазурок подпирает колонну.
Озираясь, партнерши боязливо крутят задом. Они же твистуют, запрокидываясь так, что волосы на затылке прикасаются к паркету.
Красные повязки вторгаются в кольцо зевак, чтоб обуздать зарвавшихся юнцов. Их разгибают - одного за другим. Прихватывают и Мазурка. Заламывают руки, уводят, вталкивают в кабинет директора.
– Золотая молодежь?
Они молчат.
– Что же вы? Нарушили порядки нашего Дворца. Интеллигентные с виду юноши, а...
– Нарушили не мы, - перебивает Мазурок.
– А кто?
– Ли Харви Освальд.
Директор резко бледнеет. Под наглыми глазами Мазурка отеческое выражение сползает:
– Отпустите.
– А этих?
– Тоже.
На бегу Александр поднимает голову и видит бледное лицо над балюстрадой - издалека, но как бы стараясь запомнить каждого, директор смотрит, как двенадцать ног грохочут вниз по мрамору.
На площади перед Дворцом они качают Мазурка:
– Заступник! Избавитель!
Потом приходят в себя:
– А что за Освальд, кстати?
– Тот самый, что ли?
– Который чпокнул Кеннеди? Не может быть?..
– Мало кто знает, и прошу не разглашать, но выстрелы в далеком Далласе имеют отношение и к нашему зажопью...
– Жест экскурсовода на белый фронтон Дворца с целой шеренгой статуй сталинизма.
– Именно здесь, на танцах-обжиманцах, бывший морской пехотинец США, который выбрал у нас свободу, повстречал свою любовь по имени Марина.
Он наслаждается молчанием.
Он добавляет:
– Недаром говорят, что наши кадры - лучшие в Союзе.
– Так Освальд был у нас?!!
– Что он тут делал?!!
– Наших девчат барал. А в свободное время трудился на радиозаводе, знаете, на Красной? А жил на улице Коммунистической. Где Дом-музей Первого съезда РСДРП, так прямо напротив. Где ремонт часов.
– Ну, дела...
– Откуда ты все это знаешь?
– Оттуда.
– Почему ты знаешь, а мы нет?
– Потому.
Ребята озираются, родной город как бы в упор не узнавая. Сникают и расходятся без шума.
Мутная луна призрачно озаряет привычный вид. Пришибленные откровением, они стоят посреди Ленинского проспекта на мосту, бесчувственно соприкасаясь рукавами. Возложив руки в перчатках на чугун.
Вальяжный дом, где жил предполагаемый преступник века, выходит на реку, на широкую излучину льда, который местами истончился до полыней. Окна в доме кое-где еще горят. Горит ли свет у Освальда? Кто там сейчас прописан?
Лучше бы не знать. Проклятый Мазурок.
– И вправду, тихий омут, - произносит Александр.
– Черт знает, что здесь происходит.
– Лично я гордость испытал. И даже окрыленность.
– Чем тут гордиться? Бежать отсюда без оглядки. Ноги делать.
– Куда? В Париж? Весь мир есть место преступления.