Фата-Моргана 2
Шрифт:
– То есть, вы были неподалеку от сорок четвертого поста?
– Именно. Про полицейский пост я еще расскажу. Скорость там ограничена сорока милями в час, но я разогнался до шестидесяти – ведь з половине третьего ночи там не бывает ни одной машины. Там никто не смотрит на указатели, если не считать старой леди из Пасадены…
– Но эта леди по ночам не катается. Впрочем, извините, я вас слушаю…
– Внезапно из какого-то переулка прямо мне под колеса выкатилась девушка на велосипеде, она тоже разогналась вовсю. Я среагировал довольно быстро и нажал на тормоз. Ей было не более семнадцати лет, волосы были повязаны пестрым платком по-цыгански, с узлом сзади. Одета она была в зеленую безрукавку ангорской шерсти и велосипедные трусики. Велосипед был красного цвета.
– И вы успели все это заметить?
– Успел. Она как бы отпечаталась у меня в памяти, я и сейчас ее вижу, будто все это было только вчера. В последний момент она повернула голову и взглянула на меня. Я хорошо помню испуганный взгляд и очки в массивной оправе.
Затормозил я так резко, что "ягуар" чуть не завертело волчком. У меня отличная реакция, но когда едешь на шестидесяти, можно только уменьшить скорость, но не остановиться, так что когда я налетел на нее, моя скорость была не менее пятидесяти миль в час… Удар был страшный…
Я переехал ее сперва передними колесами, потом задними, а метров через десять я остановил-таки свой "ягуар"…
Впереди я увидел павильон полицейского поста, выскочил из машины и побежал туда. У меня не хватило смелости оглянуться и посмотреть на то, что осталось позади. К тому же я все равно ничем не мог ей помочь. Она наверняка погибла. Такого удара хватило бы на десятерых.
Сломя голову, я вбежал в павильон, и едва отдышавшись, рассказал полицейским, что произошло. Двое из них пошли со мною на место происшествия. Поначалу я почти бежал, но копы шли шагом, и я тоже сбавил темп: сами понимаете, мне не хотелось оказаться там первым. А когда мы пришли на место…
– Догадываюсь,– перебил адвокат.– Не было ни девушки ни велосипеда.
Кэйн кивнул.
– Мой "ягуар" стоял поперек дороги, фары горели, ключ торчал в замке зажигания, но мотор заглох. Ясно был виден тормозной след, он шел от самого переулка. Но больше ничего не было: ни девушки, ни велосипеда, ни крови, ни обломков. И на моем "ягуаре" не было ни одной царапины. Полицейские приняли меня за психа, и их можно понять. Они даже не позволили мне сесть за руль. Один из копов отвел машину на обочину, а ключ оставил у себя. Потом они отвели меня на пост и допросили.
Я провел там всю ночь. Можно было позвонить кому-нибудь из друзей, попросить связаться с адвокатом, чтобы он приехал и забрал меня под залог, но мне это и в голову не пришло, так я был ошеломлен. Наверное, если бы даже меня отпустили, я не знал бы, куда идти и что делать. Мне нужно было успокоиться, хорошенько все обдумать, и полицейские предоставили мне такую возможность. Я был хорошо одет, в бумажнике лежала куча кредитных карточек, и копы решили, что если я даже и псих, то псих состоятельный, а значит, и обходиться со мною надо соответственно. Вместо того, чтобы запихнуть меня в отстойник для пьянчуг, они открыли отдельную камеру, где я мог размышлять, сколько захочу. Ясно, что заснуть я даже не пытался.
Утром ко мне явился психиатр. Но я к этому времени вполне оклемался и надумал, что от полиции в этом деле толку мало, а значит, надо поскорее с ней развязываться. Я повторил свой рассказ, но тоном ниже, и умолчал о том, как хрустнул велосипед под колесами "ягуара", и о толчке, из-за которого я чуть не вылетел сквозь лобовое стекло. Словом, у психиатра создалось впечатление, что я стал жертвой зрительной галюцинации, и только. Он сказал, что такое, мол, бывает от утомления, и меня отпустили на все четыре стороны.
Кэйн помолчал, отхлебнул из серебряной фляжки.
– Вам все понятно? – вдруг спросил он.– Вы ни о чем не спрашивали меня. Надо думать, вы мне просто не верите.
– Сейчас спрошу. Вы уверены, что действительно провели
Кэйн криво усмехнулся.
– Конечно, все это был о на самом деле. И столкновение тоже было. Правда, ночь на полицейском посту проще доказать: наверное, сохранился протокол, да и копы меня запомнили. – Ясно. Рассказывайте дальше. – Так вот, полиция списала все на галлюцинацию и успокоилась. Тогда я решил действовать сам. Я отвел "ягуар" в гараж, осмотрел снизу и не нашел никаких следов. Выходило так, что и в самом деле ничего не случилось: по крайней мере, машина этого не заметила. Тогда я зашел с другого конца: решил установить, откуда взялась велосипедистка. Я нанял частных детективов, это обошлось мне в несколько тысяч, и они прочесали всю округу, разыскивая девушку по моему описанию, с велосипедом или без. Они нашли несколько похожих девушек и незаметно показали мне. Без толку. Наконец, через своих друзей я познакомился с психиатром, самым лучшим и, ясно, самым дорогим в здешних местах. Угробил на него два месяца, и все зря. Я так и не добился от него, что он думал по этому поводу. Вы, наверное, знаете, как работает психиатр: позволяет вам выговориться, подталкивает к самоанализу и ждет, когда вы сами объясните себе и ему, в чем причина ваших бед. После этого пациент благодарит врача, а тот благословляет его и отпускает с миром. Такой подход срабатывает, если пациент подсознательно знает решение своей проблемы, но у меня-то был совсем другой случай. В итоге я решил поберечь время и деньги и отказался от услуг психиатра. Но проблема оставалась, и я доверился кое-кому из ближайших друзей, и один– из них, профессор философии, рассказал мне, что есть такая наука, онтология. Я кое-что почитал и начал помаленьку догадываться. Дальше – больше, и я, наконец, пришел к решению, а оно повлекло за собой совершенно поразительные выводы. Правда, вчерашний вечер показал, что эти выводы не совсем верны. – Он-то-ло-ги-я,-проговорил Мерсон.-Что-то я такое слышал, но не могу припомнить… – Уэбстеровский словарь определяет ее так: "Онтология – наука, занимающаяся вопросами бытия или реальности; отрасль знания, объясняющая природу, основные свойства и связи существования как такового".– Кэйн посмотрел на часы.– Извините, Морти, но рассказывать придется долго. Я утомился, да и вы, наверное, тоже. Может, отложим до завтра? – Хорошо, Ларри,– согласился Мерсон и поднялся. Кэйн прикончил виски и отдал фляжку адвокату. – А нельзя ли нам и завтра поиграть в сенбернара и альпиниста? – Я побывал на сорок четвертом посту, – начал Мерсон,– и отыскал протокол допроса. Еще я встретился с одним из полицейских, что были с вами на месте… словом, у вашей машины. Все ваши слова подтвердились, за исключением самого инцидента. – Ну, тогда я, пожалуй, начну с того, на чем вчера остановился,– сказал Кэйн.– Итак, онтология изучает природу самой реальности. Начитавшись философских трудов, я сделался солипсистом. Солипсизм утверждает, что весь окружающий мир – всего лишь продукт воображения индивида… в данном случае – моего воображения. То есть, я – реален, а все прочие вещи и люди существуют лишь в моем мозгу. – То есть,– нахмурился Мерсон,– эта девушка на велосипеде сначала существовала только в вашем воображении, а потом, когда вы на нее наехали, перестала существовать, так сказать, ретроспективно? Исчезла и не оставила по себе никакого следа, если не считать ваших переживаний? – Вот и я рассуждал так же и надумал, наконец, поставить решающий опыт: убить кого-нибудь и посмотреть, что из этого выйдет. – Но ведь людей убивают каждый день, Ларри, а я что-то не слышал, чтобы они исчезали вместе со своим прошлым. – Поймите, тех людей убиваю не я,– истово объяснил Кэйн.Это совсем другое дело, если считать весь мир продуктом именно моего воображения. А девушку на велосипеде убил я, лично, сам. – Ну, ладно,– Мерсон глубоко вздохнул.– Значит, вы решили убить кого-нибудь, чтобы проверить вашу гипотезу, и застрелили Кинни Кин. А почему она не… – Да нет же! – перебил Кэйн.– Я убил совсем другого человека, и было это с месяц назад. Это был мужчина. Нет смысла называть его имя и прочее, потому что он с тех пор исчез так же абсолютно, как и девушка на велосипеде. Конечно, результат этого опыта я предсказать не мог и не стал в него палить чуть ли не у всех на глазах, как в ночном клубе. Я был очень осторожен. Даже если бы он не исчез, полиция никогда не вышла бы на меня. Итак, я убил его, обнаружил, что все его следы в прошлом исчезли, и решил, что моя теория подтвердилась. С тех пор я начал носить с собой револьвер. Я был совершенно убежден, что смогу убить кого угодно и когда угодно… совершенно безнаказанно. Моральная сторона дела меня не заботила: при чем тут мораль, если я убиваю не человека, а лишь плод собственного воображения? – Как сказать…– буркнул Мерсон. – Вообще-то, я человек спокойный,– продолжал Кэйн.– До вчерашнего вечера я ни разу не пустил револьвер в ход. Но эта дрянь хлестнула меня по лицу, причем очень сильно, что называется, от всей души. Я света не взвидел, автоматически выхватил револьвер и нажал курок… -…Но Кинни Кин оказалась не менее реальной, чем вы сами,-. подхватил адвокат,– и вас обвинили в убийстве, а теория разлетелась вдребезги. – Не совсем. Исключения лишь подтверждают правило. Со вчерашнего вечера я много передумал и решил, что если Кинни Кин была реальной, значит я – не единственный настоящий человек. Значит, мир состоит из реальных и нереальных людей, причем нереальные существуют лишь как продукт сознания реальных. Сколько нас, реальных? Не знаю. Возможно, всего лишь горстка, может – тысячи, а может, и миллионы. Мне трудно судить, ведь мой опыт исчерпывается тремя особами, из которых одна оказалась реальной. – Допустим. Но зачем нужна такая двойственность? – Откуда я знаю? Предположить я могу все, что угодно, любой бред, но что толку? Возможно, это заговор или тайный союз. Но против чего и ради чего? Не может быть, чтобы все реальные люди входили в этот союз – я, например, ни о чем таком не знаю.– Кэйн невесело усмехнулся.– Этой ночью я видел странный сон. Знаете, бывают такие – на грани с явью. Его даже рассказать толком невозможно: в нем нет никакой внутренней логики, так… отдельные образы. Так вот, мне приснилось, что где-то есть архив реальности, емуто и обязаны своим существованием настоящие люди. Архив этот можно наполнять, а можно и сокращать. Все реальные люди входят в некое сообщество, но не знают об этом. Резидент этого сообщества есть в каждом городе, и, конечно, работает где-то и кем-то для прикрытия. Дальше я ничего не помню… Ну вот, я совсем разболтался… Пр.остите, Монти, что заставил вас выслушать этакую чушь. Ну вот, теперь вы знаете все. Надо подумать, вы посоветуете мне прикинуться невменяемым. Пожалуй, так и придется сделать, иначе я – убийца без смягчающих обстоятельств. Кстати, что мне грозит в таком случае? – В таком случае…– Мерсон рассеянно поиграл карандашом. и вдруг взглянул Кэйну прямо в глаза.– Психиатра, о котором вы говорили, зовут не Бэлбрайт? – Точно! – Превосходно! Бэлбрайт – мой хороший приятель, а в суде его считают лучшим из экспертов. Можно сказать, во всей стране таких немного. Когда мы участвовали в процессах вместе, все они оканчивались оправдательным вердиктом. Прежде чем разрабатывать защиту, я хотел бы посоветоваться с ним. Я приглашу его сюда, а вы снова откровенно обо всем расскажете. Идет? – Конечно. Вот только… сможет ли он оказать мне одну услугу? – А почему бы нет? О чем речь? – Попросите его захватить с собой вашу фляжку. Вы представить себе не можете, до какой степени она способствует откровенности. В кабинете Мерсона запел вызов интеркома. Адвокат нажал кнопку.. – К вам пришел доктор Бэлбрайт,– доложила секретарша. Мерсон велел немедленно проводить доктора в кабинет. – Привет, знахарь,– поздоровался он.– Дай отдых своим ногам и поведай мне, в чем дело. Бэлбрайт переместил свой вес с подошв на ягодицы и закурил. – Поначалу я ничего не понял,– начал он,– но когда узнал о его прежних болезнях, мне все стало ясно. Однажды, ему тогда было двадцать два года – играя в поло, он получил битой по голове. Удар повлек сильную контузию и потерю памяти. Сначало это была полная амнезия, затем память вернулась, но только о детстве. Воспоминания юности, вплоть до контузии, проявлялись лишь изредка и фрагментарно. – Господи! Он забыл все, чему его учили! – Вот именно. У него бывали просветления… взять хотя бы этот сон, о котором ты говорил. Конечно, можно попытаться, полечить его, но боюсь, что уже слишком поздно.. Другое дело, если бы мы занялись им до того, как он убил Кинни Кин. Мы не можем рисковать и оставлять его карточку в архиве. Пусть даже его признают невменяемым… Так что придется… – Что ж,– вздохнул Мерсон.– Сейчас я позвоню, куда следует, а потом пойду к нему. Жаль парня, но ничего не поделаешь. Адвокат нажал кнопку интеркома. – Дороти, вызовите мистера Доджа и соедините нас напрямую. Бэлбрайт попрощался и ушел. Вскоре один из телефонов зазвонил, и Мерсон снял трубку. – Додж?… Говорит Мерсон… Нас никто не слышит?.. Хорошо. Код восемьдесят четыре. Немедленно уберите из архива карточку Лоренса Кэйна… Да, Лоренс Кэйн… Да, это совершенно необходимо и неотложно. Завтра получите мой рапорт. Он выдвинул ящик стола, взял пистолет, вышел из конторы, подоf 'звал такси и поехал во Дворец Правосудия. Там он попросил свидания со своим клиентом и, как только Кейн уселся напротив, выстрелил ему в лоб. Потом подождал минуту, пока тело не исчезло, и поднялся к судье Аманде Хейс. Нужно было проверить, все ли прошло, как надо. – Приветствую, ваша честь,– сказал он.– Не вы ли говорили мне что-то о деле какого-то Лоренса Кэйна? Никак не могу вспомнить… – Нет, Морти. Я первый раз слышу это имя. – То есть, вы мне о нем не говорили? Ладно, попытаюсь вспомнить, от кого я его слышал. Спасибо, ваша честь. До скорой встречи.
Г. Хелинга-младший
Учитель
Пушистый краб едва заметен на снегу. Белый мех покрывает все его тело. Даже передние клешни до самых кончиков укутаны им. Шандор Гэрнади лежал на вершине небольшого холма с подветренной от животного стороны и наблюдал, как оно ползло к зарослям стелющихся елей. Он долго ждал этого момента, теперь настала заключительная часть охоты. Экземпляр был необычайно крупным: между клешнями почти семь футов, а каждая из четырех лап в длину не меньше шести футов. Мех этого гиганта потянет, пожалуй, на две тысячи кредитов, если доставить его в скупочный центр неповрежденным. Краба можно ободрать еще живым, ведь мех тускнеет через несколько минут после его смерти, и ценность его пропадает. Прячась за холмом, Гэрнади ринулся к зарослям. Привязав к стволам шесть белых веревок, он спрятался за серебристыми от снега ветвями, ожидая появления краба. Охотник на Снежной должен быть терпеливым. Но сегодня Гэрнади торопился. Сезон подходил к концу, эта вылазка – последняя. Через два дня задуют северо-восточные ветры, предвестники приближающейся зимы. За это время ему надо будет добраться до фактории. Потом наступит шестимесячная зима. Впрочем, перспектива провести эти шесть месяцев вместе с другими колонистами не слишком радовала Гэрнади. Хотя жизнь на фактории имеет свои преимущества: там достаточно топлива для спасения от холода и можно полакомиться еще чем-нибудь, кроме мяса ледовых волков. Он вернется в свой охотничий район, когда 50-градусная стужа отступит, и начнется лето с его 20-градусными морозами. Нынешний сезон оказался плохим: пушистики поредели. Следующим летом надо будет уходить еще дальше от базовой стоянки, если хочешь удачной охоты. Но для этого понадобится гораздо больше горючего, чем он сможет увезти с фактории. Конечно, можно эмигрировать туда, где охотничью добычу еще не истребили, но Гэрнади уже пятьдесят восемь, и тридцать из них он охотится на пушистиков. Вряд ли он сумеет приспособиться к иной гравитации, к иной атмосфере, освоить непривычные охотничьи уловки. Пушистик добрался до деревьев. Гэрнади поднялся и набросил петлю на один из рогов, торчащих на спине животного, потом отпрыгнул к стволу дерева и с помощью скользящего узла натянул веревку. Дерево затрещало, когда пушистик попытался освободиться, но оказалось достаточно прочным – по крайней мере, на время. Животное повернулось в сторону охотника. Пушистик попытался перекусить веревку одной из могучих клешней, но Гэрнади на-" бросил на нее второе лассо и тоже натянул его. Одна из лап задергалась в воздухе в инстинктивной попытке сбросить со спины первое лассо, что дало возможность Гэрнади приарканить лапу к третьему дереву. Спустя некоторое время Гэрнади натянул все шесть веревок, и пушистик оказался практически парализованным. Охотник постоял минутку, чтобы перевести дыхание, и потер поясницу. Надо признаться, он уже староват для такой работы. Гэрнади поспешил к мононартам и вытащил тяжелую дубинку. Пару раз он взмахнул дубинкой, чтобы почувствовать ее вес. Наступила самая ответственная часть охоты. Он подошел к добыче сзади. Когда ухватился за торчащий рог, чтобы подтянуться вверх, животное задергалось сильнее. Спина была широкой, покрытой густым мехом. В нем застряло множество льдинок и камешков. Гэрнади не составляло труда сохранять равновесие и двигаться вперед. Примерно на середине спины он ударил дубинкой по небольшому бугорку. Часть мозга животного отключена. Немного позже он проделал такую же операцию с другой половиной мозга, и теперь пушистый краб полностью перестал сопротивляться. Он не был мертв, но уже не представлял опасности для человека. Впервые за три дня, с тех пор, как обнаружил пушистика, Гэрнади смог расслабиться. Он заполучил свою добычу и снова остался цел и невредим. Не в первый раз он подумал, что хорошо было бы придумать быстродействующий анестезирующий аппарат для этих тварей, но тогда на них сможет охотиться каждый, и ему придется искать другую работу. Он прыгнул со спины и принялся долбить глубокое отверстие во льду перед клювом животного. Покончив с этим, он раздвинул челюсти, нащупал левую боковую артерию и, подавив дрожь, вонзил в артерию иглу с присоединенной к ней толстой трубкой. Розоватая, с сильным запахом кислоты, кровь хлынула из трубки в отверстие во льду. Он повторил это с правой артерией и присел на корточки. Не меньше двадцати литров крови должно вытечь, чтобы при разделке уберечься от порчи шкуры с драгоценным мехом. Стемнело, когда Гэрнади вошел в свою избушку. Радостный щебет раздался при его появлении, и комок белого меха, лежавший на груде пустых банок из-под масла, мелькнул в воздухе и очутился на правом плече Гэрнади..Четыре крошечных лапки вцепились в ткань полярного костюма, белый пушистый хвост обвился вокруг шеи. Розовый язычок принялся слизывать льдинки на усах. – Вот те на! – заговорил Гэрнади.– Ты еще не привык к моим отлучкам? Но я же всегда возвращаюсь! Ну, что ты натворил тут без меня? Он огляделся. Посмотрел на жалкую кипу очищенных шкур, уже увязанных для доставки в скупочный центр, на дешевые меха, которые служили ему постелью, на печь – источник тепла и средство для приготовления пищи. Кажется, Тимми вел себя хорошо. С неожиданным приступом тоски Гэрнади подумал, что снова будет скучать и маяться вдали от своей избушки, как всегда случалось в зимнее время. Следующий день прошел в приготовлениях к путешествию и в нелегких раздумьях. Северо-восточный ветер – один из феноменов Снежной. Если он будет дуть обычные шесть дней, то при движении под парусом можно будет сэкономить три литра горючего. Если теперь оставить это горючее дома, то на следующий год можно будет расширить охотничью территорию. Ведь ясно же, что наступит время, когда он не сможет охотиться. Ему бы только один по-настоящему удачный сезон, и можно будет до конца жизни спокойно проживать свои сбережения. Но езда под парусом – игра с непредсказуемым финалом: если что-нибудь пойдет не так (задержка из-за поломки, изменение маршрута, нападение ледовых волков) в запасе у него не окажется горючего. Многие предпочли бы не рисковать, но Гэрнади решился. Ведь ничем другим, кроме охоты, он на жизнь себе не заработает. Была и вторая причина для такой решительности: за годы, прожитые на Снежной, с ним никогда ничего плохого не случалось. Как только задул северо-восточный, Гэрнади отправился в дорогу. Через несколько часов пути он миновал холмы – место последней охоты на пушистика – и перед ним раскинулся глетчер – почти тысяча миль ровного льда. Холодный ветер его не тревожил: полярный костюм полностью закрывал его от ветра. Клетка с Тимми была спрятана среди кипы мехов. Мононарты мчались под парусом с почти удовлетворительной скоростью. Гэрнади мурлыкал не слишком-то мелодичную песню. Он испытывал своеобразное наслаждение от этой одинокой поездки по бескрайним снегам, в которых чувствовал себя как дома. Внезапно яркий красный свет полыхнул на половину неба. Охотничья ракета, означающая призыв о немедленной помощи. Ни секунды не раздумывая, Гэрнади направил сани в ту сторону. Если хочешь выжить в опасном окружений, надо подчиняться определенным правилам. Кто-то нуждается в твоей помощи? Помоги. Сегодня кто-то посторонний, но где гарантия, что завтра тебе самому не понадобится помощь? Даже такой мизантроп, как Гэрнади, не мог проигнорировать сигнал о помощи. Но он все-таки выругал неизвестного охотника, потому что ради него приходится делать крюк. Как раз такая ситуация и может стать причиной дальнейших неприятностей. Но, с другой стороны, если он поможет незнакомцу, то вправе потребовать взамен часть его горючего. Так что нечего беспокоиться. Через пятнадцать минут он смог увидеть, что происходит. Стая ледовых волков окружила человека. По-видимому, что-то случилось с мононартами, иначе он бы легко ушел от преследования. Гэрнади врубил сирену и лазерным лучом принялся поражать серо-белых тварей. "Как их много!" – подумал он, когда звери один за другим замертво катились по снегу. Болтают, что с каждым годом ледовых волков становится все больше. Эта огромная стая доказывает, что так оно и есть. Пушистики вымирают – волки процветают, ничего удивительного. Гэрнади снизил скорость саней, когда приблизился к удирающему человеку. Он вытянул согнутую в локте руку в надежде, что другой поймет, что от него требуется. Очевидно, спасаемый не потерял присутствия духа. В тот момент, когда сани скользили мимо, он просунул свою руку под локоть Гэрнади, одновременно с рывком оттолкнулся ногами и'упал на шкуры, лежащие в задней части нарт. Он уцепился за веревку и на некоторое время замер в таком положении, пока Гэрнади управлялся с парусом и направлял нарты прочь от весьма озадаченной стаи. Километров через десять он остановился. Теперь они достаточно далеко от волков; те не станут их разыскивать. И надо решить проблему с горючим. Спасенный сошел с нарт, потянулся с приглушенным стоном, затем приоткрыл переговорный клапан в защитной маске ровно на столько, чтобы его можно было понять и, придерживая клапан рукой в толстой перчатке, сказал: – Зовут Перри Нискайто. Огромное спасибо и все такое, сам знаешь. – Забудь об этом,– буркнул Гэрнади.– Мне нужно твое горючее. – Мое горючее? – удивленно и слегка раздраженно ответил Нискайто.– Тебе тоже придется забыть о нем. – Почему? Можно вернуться к твоим нартам и перекачать топливо. Без него мы не сумеем добраться до фактории. Второй человек – это дополнительная нагрузка, да и крюк я сделал порядочный. Второй помолчал, затем хмуро произнес: – Приятель, я попал в переделку как раз из-за того, что у меня кончилось горючее. Течь, знаешь ли. Теперь настала очередь Гэрнади помолчать. – Тогда нам туго придется,– наконец отозвался он.– Посмотрим, как далеко мы сможем уехать. Второй виновато потупился, но когда Гэрнади, даже не взглянув на него, снова взобрался в сани, Нискайто поспешно занял место среди шкур. Теперь им не хотелось разговаривать, и весь оставшийся день прошел в молчании. Только вечером, когда они построили себе иглу и отдыхали в тепле меховой одежды, вытряхнув из спецприспособлений глубоко набившийся при безостановочной езде снег, разговор продолжился. – Не понимаю,– начал Нискайто.-По всему видно, что нам не выкарабкаться живыми, а тебя, кажется, это совсем не беспокоит. Ты даже не проклинаешь меня за причиненные трудности. Гэрнади пожал плечами: – Что будет, то будет… Он надеялся, что другой поймет его нежелание вести пустые разговоры. Но такой ответ словно бы раскрыл плотину красноречия Нискайто. Он принялся рассказывать о своей жизни, вдаваясь в совершенно неинтересные для Гэрнади подробности. Выяснилось, что Нискайто принадлежит к новому поколению добытчиков пушнины. Они охотятся не сами, а нанимают аборигенов Снежной, внешностью схожих с пушистиками. – У меня нет охоты с ними связываться,– буркнул Гэрнади, демонстративно отворачиваясь.– Они меня не трогают, а я их. – Недальновидная точка зрения,– гудел наставительный голос Нискайто.– Кликетиксы довольно разумны, а если человечество желает обживать Вселенную, надо признавать равноправие других разумных существ во всех делах. Гэрнади вздохнул. С таким напарником спокойно не уснешь. Он опять повернулся, вытащил кусок жевательного табака и, не предложив другому, принялся жевать. Потом сплюнул красно-коричневую слюну и сказал: – Довольно разумны? Все их промысловые приемы один к одному слизаны с наших. Нискайто передернул плечами: – Технологический процесс – не единственный признак разумности. Во всяком случае, они прекрасно охотятся на пушистиков. А мне остается только скупать шкуры. Это намного безопаснее, знаешь ли. – Ну, конечно. А сколько кликетиксов гибнет во время охоты? – Не так уж много. Но они вовсе не обязаны охотиться ради меня. Я просто расплачиваюсь с ними товарами нашей цивилизации. Нравится тебе это или нет, но в Галактике человечество не одиноко. А это означает возможность обмениваться товарами. Что, согласись, лучше, чем обрушиваться войной друг на друга. – Возможно,– не проявил энтузиазма Гэрнади.' Нежданный гость не обратил внимания на скептицизм хозяина, но переменил тему разговора: – Ты интересный парень. У нас почти никаких шансов добраться до фактории, а ты беспокоишься о том, что аборигены гибнут на охоте. Гэрнади снова не смог удержаться от соблазна поговорить о самой большой загадке своей жизни. Из-за любви к одиночеству и неумения общаться с другими людьми слишком редко выпадал ему такой случай. И теперь он его не упустил, несмотря на то, что гость, наверняка, примет рассказ за бред сумасшедшего. – Снежная поможет,– пробормотал он с легкой надеждой, что Нискайто не потребует дальнейших объяснений, но и с чувством уверенности, что тот, конечно же, отреагирует. Так и вышло. – Откуда такое доверие к планете? – Не к самой платете. К чему-то на Снежной. – Ты имеешь в виду аборигенов? В его голосе послышались удивленные нотки. Все знали, что кликетиксы по собственной инициативе еще ни разу не помогли человеку. Они не обращают на людей внимания, пока им не понадобится какая-нибудь техническая новинка, которую они не могут изготовить своими грубыми клешнями. – Конечно, не их,– ответил Гэрнади.– Но, все равно, кто-то мне помогает. Преодолев порог психологической неловкости, он стал рассказывать, надеясь, что на этот раз говорит с человеком, который сможет объяснить происходившее с ним. Это была долгая история, но Гэрнади выбрал для примера только три случая. Один раз он провалился в расщелину, из которой невозможно было выбраться. Сверху свалилось лассо, которое оказалось привязанным к нартам. Он выбрался на поверхность, почти не веря, что это могло произойти. На несколько миль вокруг не было ни единого живого существа. В другой раз, когда он находился очень далеко от своей стоянки, у него оказалось разряженным лазерное ружье. Два дня он голодал, не имея возможности охотиться. Похоже было, что придется умирать от голода. А на третий день у входа в иглу он нашел тушу ледяного волка. И опять никого вокруг. Однажды полоз у нарт сломался так, что никакой возможности отремонтировать его не было. На ночь он соорудил иглу, а когда проснулся – новый полоз лежал рядом с нартами. Нискайто слушал его, не прерывая, и, когда Гэрнади закончил, сказал: – Я представился тебе, а ты не назвал свое имя. Теперь я знаю его. Ты – Шандор Гэрнади! Это прозвучало, словно обвинение. Очевидно, гость наслышался рассказов о Гэрнади на фактории. Никто не воспринимал его всерьез с того самого дня, когда из его памяти выпала почти неделя жизни. Однажды утром его обнаружили бесцельно бродящим вокруг склада на краю фактории. Он понятия не имел, как попал туда. Он ничего не мог вспомнить из того, что с ним было в предыдущую неделю. Гэрнади никогда не отличался особой общительностью. Он и не чувствовал в этом особой необходимости. Случись такое с кемнибудь еще, любопытный эпизод давным-давно предали бы забвению. Ну, а в его случае люди без конца болтали и подшучивали по этому поводу. И когда он начинал рассказывать о чудесной помощи, все убеждались в его невменяемости. Возможно, он сумел бы убедить Нискайто в реальности происходящего, обладай он минимальным искусством общения. Но тон, каким было упомянуто его имя, лишил Гэрнади последней надежды на продолжение разговора. – А, да ладно,– бросил он.– Я хочу спать. Будь добр, заткнись на время. На следующее утро Гэрнади выкарабкался из иглу с некоторой надеждой обнаружить возле входа то, что поможет им в беде. Однако, ничего не было. И он впервые начал испытывать нешуточное беспокойство. Может быть, таинственное "Нечто" в состоянии оказывать ему помощь только в окрестностях его летней стоянки? В силах ли оно везде следовать за ним? Из-под груды шкур на мононартах послышался слабый щебечу – щий звук. Гэрнади вдруг вспомнил, что вчера он в спешке совершенно позабыл выпустить из клетки и накормить Тимми. Он разобрал шкуры и крепко прижал к себе единственное существо, с которым его соединяло нечто вроде дружбы. Красные бусинки глаз укоризненно смотрели на него. – Прости меня, малыш! – воскликнул Гэрнади, скармливая зверьку кусочки тундрового мха.– Я был очень занят вчера. – Извиняешься? – послышался голос.– Я не понимаю… О, Земля всемогущая! Ледопрытик! – Его зовут Тимми,– отозвался Гэрнади.– И я хочу, чтобы'ты относился к нему, как к моему другу. Нискайто ответил не сразу. Он посмотрел на Тимми, затем медленно произнес: – Ты знаешь, это маленькое существо в состоянии помочь нам в решении наших проблем. Ты уже научил его какимнибудь трюкам? Гэрнади ощетинился: – Конечно, нет! – Что ж, потратим некоторое время на его обучение. Послушай, я напишу послание на языке знаков, с помощью которых общаюсь с кликетиксами. Потом Тимми доставит записку к ним! Гэрнади удивленно спросил: – Как ты скажешь ему об этом? – Ты в самом деле интересуешься только теми вещами, которые как-то тебя задевают? У ледопрытиков и кликетиксов одни и те же враги, поэтому они" помогают друг другу. Да, куда же я положил знаковый камень?.. Он порылся в карманах своего полярного костюма и вытащил небольшой.камень, испещренный крохотными царапинами. При виде его Тимми возбужденно заверещал. – Смотри, я привязываю записку вместе с камешком на шею Тимми. Видишь, он понимает, для чего это нужно. И прежде чем Гзрнади смог высказаться против отправки своего маленького друга в опасный путь, Нискайто скомандовал: – Пошел, Тимми! Ищи кликетиксов! Зверек умчался прочь, оставив у Гэрнади противоречивые чувства. Конечно, им надо использовать любой шанс, но он подобрал Тимми совсем крошкой. Сможет ли зверек самостоятельно избежать ловушек Снежной? Долго еще после наступления ночи Гэрнади ворочался с боку на бок в своей постели. Потом вдруг холодное и мокрое покрытое мехом существо проскользнуло к нему. Он испытал редкий прилив необычайной радости. В этот момент он вовсе не думал, выполнил ли Тимми поручение Нискайто. Его маленький друг вернулся, и этого было достаточно, чтобы спокойно уснуть. Они проснулись от громких трескучих звуков. Нискайто немедленно выбрался из-под мехов. – Ну, теперь можно считать, что мы выкрутились,– удовлетворенно произнес OIL-Подожди немного. Гэрнади остался в иглу. Он мало что мог понять из разговора, начавшегося за порогом, как бы ни старался. А Нискайто, по-видимому, не был новичком в переговорах. Гэрнади почесывал Тимми, скармливал ему последние клочки тундрового мха и равнодушно прислушивался к щелкающим и дребезжащим звукам, которые издавали крабовидные существа. Эти звуки могли напомнить человеческую речь только при наличии хорошего воображения. Аборигены, кажется, не оправдывали ожиданий Нискайто. Гэрнади слышал, как он несколько раз ругнулся от всей души и в раздражении хлопал рукой о снег. Когда он вернулся в иглу, Гэрнади смог убедиться, как сильно он зол. – Подлые мерзавцы! Они требуют все твои шкуры всего лишь за одну небольшую канистру горючего! Удивленный Гэрнади спросил: – У них что, есть запасы горючего? – Конечно, нет. Но они могут передвигаться по льду с огромной скоростью. Если захотят, могут доставить горючее из фактории к завтрашнему утру. – Значит, это для них не так уж и трудно. Почему же они так много требуют взамен? Нискайто пожал плечами. – Они придерживаются правила торговли: "Взять как можно больше – отдать как можно меньше". Гэрнади с подозрением посмотрел на него. – Сколько ты платил этим членистоногим за хорошую шкуру пушистика? Снова пожатие плеч. – Это когда как. Дюжину веревок, прицеп на полозьях для транспортировки тяжестей. Ну, и тому подобное. – Одну десятитысячную настоящей цены. Причем вещами, в которых они, в общем-то, и не нуждались бы, если бы не охотились вместо людей,– горько произнес Гэрнади.– А ты еще говорил красивые слова о равноправии. ' Итак, в результате таких "взаимовыгодных" торговых сделок ему приходится расплачиваться-добытыми шкурами. Это подтверждало правильность невысокого мнения Гэрнади о своих сородичах, но что толку. Он вынужден принять требование кликетиксов. Лучше разориться, чем умереть. Он поднялся и выбрался из иглу. Гэрнади зажмурил глаза от яркого света и попытался разглядеть кликетиксов. Когда он выпрямился, внезапно послышалось оглушительное щелканье и щебетание, словно бы его появление вызвало всеобщее оживление. Нискайто выбрался следом и, все еще стоя на четвереньках, прислушался. Один из крабовидных обитателей Снежной выдвинулся вперед. – Учитель,– произнес он. И заговорил медленно, очевидно, пытаясь высказаться как можно яснее.– Мы сожалеем, но мы не знали, что ты находишься здесь. Мы сейчас же отправляемся и доставим тебе топливо. По мнению Гэрнади события разворачивались слишком стремительно. Внезапное переключение от вымогательства к готовности услужить, странные слова… – Учитель?.. – Однажды ты подарил нам семидневное общение. Теперь кликетиксы могут охотиться на пушистиков и менять шкуры на все, в чем они нуждаются. Ты научил нас охоте. "Я стал чем-то вроде бога для них,– подумал Гэрнади.– Всегда надо помогать тому, кто в этом нуждается". – Я далеко от своей обычной стоянки,– вслух произнес он. Откуда вы узнали, что я – Учитель? – У тебя лиловый запах,– ответил абориген,так, словно считал, будто этим все объясняется, и двинулся к зарослям серебристых кустов.– Этот запах только твой. "Как объяснить слепому, что такое "зелень"?" – подумал Гэрнади, глядя на заросли, едва колышущиеся при движении крабовидных обитателей Снежной. На следующее утро канистра с горючим стояла возле нарт. Два человека погрузили все пожитки Гэрнади и уже заняли места поверх шкур, когда заросли серебристого кустарника слегка зашевелились, и группа кликетиксов заняла позицию впереди и по бокам от нарт. – Он не имеет права ехать,– объявил один из аборигенов,– он не расплатился. – Но он со мной,– запротестовал Гэрнади.– Я не могу оставить его здесь! – Ты должен это сделать. Ты – Учитель. Он – торговец. За ничего ничего получит. Нискайто хрипло произнес: – Если хотите, можете взять у меня неделю воспоминании. Я знаю многое, чего не знает он. – Что именно? – Я жил на десяти различных мирах, заселенных людьми. Вы не представляете, как много я видел. – Такие знания не есть собственность. И ты не создал их. Ты просто был свидетелем. Такие знания бесполезны.– Абориген повернулся к Гэрнади: – Ты только закончил охоту, когда мы попросили твое знание. Ты сразу же согласился и ничего не просил. Мы у тебя в долгу. – Трогайся, Гэрнади, не медли! – прошептал Нискайто. Гэрнади почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в бок.– Езжай прямо через них, я отвечаю за это. И не вздумай оставить меня здесь! Нискайто не нужно было прибегать к угрозам. Гэрнади не собирался оставлять его; стоило ли тогда спасать торговца от волков, чтобы тут же бросить его на произвол судьбы? Позади нарт кликетиксов не было. Гэрнади переключил реверс, и двигатель взревел. Мононарты рванулись задним ходом. Тупые концы лыж взрыли снег. Через несколько секунд они наткнулись на камни, скрывающиеся под снегом, и резко остановились. Толчок выбросил Нискайто из нарт. Он убедился, что Гэрнади не собирается оставлять его, и направил оружие в сторону кликетиксов. Теперь от толчка палец на спусковом крючке резко дернулся. Алый луч без всякого вреда для кликетиксов пронзил пустое небо. К тому времени, когда он смог бы снова найти цель, кликетиксы уже исчезли в серебристых зарослях, а Гэрнади был достаточно далеко, чтоб лазерный луч мог его достать.' Гэрнади мчался через равнину, впервые за долгое время не испытывая тревоги. Каждый человек нуждается хоть в каком-то дружеском участии, но соплеменники слишком сложны и противоречивы, чтобы чувствовать себя с. ними спокойно. Он приручил Тимми, чтобы иметь рядом живую душу. Но Тимми был для него лишь пушистой игрушкой. И сам требовал заботы и внимания. А теперь вдруг выясняется, что у него едва ли не целая планета друзей. Будущее больше не грозило тягостным одиночеством. Теперь будущее выглядело гораздо привлекательнее.
М. Хэрли
Доза
На вид это был обыкновенный кубик сахара, но какой-то бесцветный и поэтому – опасный. Он почти ничего не весил, и она играла с ним, поглаживая и перекатывая с места на место. Ладони ее вспотели от легкого страха и напряжения. Слэшер взглянул на Синди, сунул ладони под мышки, замахал локтями и закудахтал, изображая ее – домашнюю курицу. – У-ру-ру-рух,– закудахтал кто-то, присоединяясь к хору сумасшедших криков.– Цыпа-цыпа-цып! Оцепеневшая, как в кошмарном сне, и надеясь избавиться от наваждения, она поднесла кубик ко рту. – Молодчина, Синди! – воскликнул Слэшер, и все собрались вокруг нее, крича и прикасаясь к ней, ритуальным жестом посвящения. Потом все разошлись по своим привычным местам, заглотили свои дозы и замерли в ожидании кайфа. Синди закрыла глаза и сморщилась от боли, когда вихрящиеся черные и белые пятна заполнили ее сознание так, словно она видела их на киноэкране. Они сыпались, будто горошинки из лопнувших стручков, но в последнее мгновение превращались в ножи и вонзались в затылок. Она морщилась от этих ударов, пока череп не раскололся от уха до уха. Она подняла руку, погрузила пальцы в рану и закричала, когда макушка, словно крышка, откинулась назад. – Хорошо! – пробормотала она с улыбкой, когда мозги превратились в наполненный гелием шар и выплыли наружу, потянув ее за собой. Какое удивительное чувство! Какой блаженный покой! Она совершенно свободна! Синди дрейфовала по комнате, опускалась и поднималась, и малейший ток воздуха изменял направление ее полета. Она захотела и превратилась в мотылька, а потом устремилась к сияющей стоваттной лампе без абажура, что свисала с потолка. Синди несколько раз облетела вокруг нее, чтобы обнять это солнце, и прижалась к лампочке в самоубийственном экстазе. Ожог! Она скорчилась и упала, в падении превратившись в скелет с кортиком в костлявой руке и с черной повязкой, прикрывающей темную пустую глазницу. Громко клацнув костями, она ударилась о пол. Ноги отломились и ухнули в пустоту грудной клетки. Руки бешено и беспорядочно замолотили по воздуху, случайный удар кинжала отхватил уродливую черепную коробку. Остальной скелет недвижно развалился в кресле. Синди встрепенулась от удара и вскочила на ноги, все еще убежденная, что головы у нее нет. Она ощупала распростертый скелет, сграбастала череп и быстро приткнула его к собственной шее. Потом, сытая всем этим по горло, она решила отправиться домой. Через пару кварталов у нее заболели ноги, она взгромоздилась на пролетевшую мимо белку и вместе с ней спланировала над аптекой к собственному дому. Она поднялась по лестнице к себе в комнату и стала готовиться ко сну. Синди бросила сумочку на столик, скинула туфли и аккуратно поставила их рядом с сумочкой. Потом сняла грубую хлопчатобумажную рубашку и вдруг, не сумев найти шкаф, она не повесила, как обычно, рубашку на плечики, а тоже положила ее на столик. Сверху она поместила свои аккуратно сложенные джинсы. Удивительно, кто-то переставил в комнате всю мебель. Теперь, чтобы запрыгнуть в свою кровать, ей придется взбираться на столик. Но у нее не было сил расстраиваться из-за таких пустяков. Она уже собралась влезть на столик, но тут ее остановили. – Девушка! – окликнул ее мужской голос.– Подождите немного… Ведь это бессмысленно. – Кто вы? – пробормотала она, повернув лицо в его сторону.И что вы делаете в моей спальне? – Твоей спальне? – удивленным эхом отозвался он.– Вряд ли можно назвать это.спаль…-продолжил было он, но тут же оборвал фразу. – Понятно,– подытожил он вместо продолжения, уразумев, что каковы бы ни были ее проблемы, он легко сможет добиться своей цели. Незнакомец быстро переключился на другой тон. – Ты не узнаешь меня, девочка? – мягко спросил он с заметным огорчением.– Я тот, кого ты любишь больше всех. – Папа? – откликнулась она не слишком уверенно.– Папа! Папочка! – закричала она сначала лишь с желанием поверить, а затем бросилась обнимать его, вся во власти радостных чувств. Обхватив руками его плечи, она заплакала… И он явил в ответ свою любовь – вонзил клыки в теплую нежную шею. В полумиле от этого места патрульный полисмен Билл Эррада передал своему напарнику чашку свежего кофе. Только хороший кофе способен отогнать сон в такую черт знает до чего длинную ночь. Эррада забрался в машину, вытянулся поудобнее – осторожно, чтобы не расплескать кофе,– зевнул и приготовился отдохнуть с часок. – Девять-три-девять вызывает Четвертый сектор,– прохрипела рация. – Черт,– выругался Эррада. – Ничего не поделаешь,– философски отозвался помощник. Эррада схватил микрофон, пролив при этом кофе, и нажал на кнопку ответа: – Четвертый слушает. – Билл, позвонила старушка с бессонницей, говорит, кто-то собирается прыгнуть с моста. Не хочешь проверить? – Хорошо, выезжаем. – Эррада включил мигалку и отвалил от обочины. Сирену он решил не врубать. Через три минуты они подъехали к мосту. Солнце только что проклюнулось над заливом. – Тормози! – воскликнул помощник, Эррада нажал на педаль.Приехали, но, кажется, поздно. Они выскочили из машины'и бросились к девушке, лежащей на дороге. – Бог мой! Она совсем голая. Неси одеяло! Напарник ринулся к машине, а Эррада приступил к осмотру места трагедии. Когда помощник вернулся с одеялом, Эррада накинул его на труп девушки, прикрыв заодно и лицо. – Она мертва,– просто произнес он. Они выпрямились, и Эррада заметил сумочку на стальной перекладине ограждения. Одежда, аккуратно сложенная, лежала рядом. – Все выглядит так, словно она готовилась ко сну. – Или ей казалось, что она у себя дома,– вставил напарник. – Да,– согласился Эррада.– Мне и раньше случалось наблюдать такое. Ребята хватят лишку какой-нибудь дряни и начинают чудить. Наверное, ей померещилось, что она у себя в спальне и раскладывает все по "своим местам. Мне кажется, она собиралась влезть вон туда и спрыгнуть в "свою кровать". Кто-то помешал ей. – Жалко девчонку. – Да, наркотики косят всех без разбора, – с горечью согласился Эррада и двинулся к машине.– Надо вызывать труповозку. – Смотри, что это там? – воскликнул напарник, указывая вверх. Эррада подтолкнул его, а сам вытащил револьвер и прицелился в темную фигуру среди верхних конструкций моста. – Эй, мистер, спускайтесь-ка вниз! – приказал он. Темная фигура, не обращая внимания на угрозу, распростерла руки, словно крылья, и повернулась в сторону солнца, всплывающего из устья реки. – Я способен это сделать,– невнятно произнес неизвестный. – Я могу полететь к Солнцу! Он взмахнул руками, прыгнул и пропал из поля зрения изумленных полицейских, которым оставалось только смотреть то на восходящее солнце, то друг на друга. Лишь через несколько минут старший патрульный Эррада со своим напарником смогли убедить себя, что они и в самом деле видели то, что видели. Мертвая девушка под одеялом помогла им убедиться в реальности кошмара. Эррада влез в машину и взял микрофон. – Девять-три-девять, говорит Четвертый. – Докладывайте, Четвертый. – Присылайте фургон… и не спрашивайте ни о чем. Все равно вы не поверите.