Фата-Моргана 2
Шрифт:
– О, мистер Рольф! Что это значит?
– А то, что я мужчина, Аманда, а ты женщина. Мне никогда не была нужна твоя земля. Мне ничего не было нужно, кроме тебя, моя белая лилия, моя маленькая мятежница! Я тебя хочу! Я хочу тебя, Аманда! Скажи, что согласна стать моей женой!
– Я согласна,– тихо выдохнула она, склоняясь к нему, как белый цветок, их губы встретились в долгом, долгом поцелуе. Но им этого было мало. Пусть он длился бы двадцать или тридцать лет.
– Ты подлая сука,– пробормотал он, отворачиваясь. Он увидел ее абсолютно голую, сидящую спиной к дереву с поджатыми коленями. Он шагнул к ней,
– И что?
Некто стоял на некотором расстоянии от леса и печально смотрел на другого.
– Я – мужчина? – спросил он.– А ты женщина?
– Не спрашивай у меня об этом,– ответил другой угрюмо.
– Я подумал, что это надо установить во что бы то ни стало. Это очень важно.
– Не так уж и важно.
– Ты хочешь сказать, что тебе неважно кто я – мужчина или женщина?
– Важно, и для меня это важно. Но самое главное: какими мужчиной и женщиной мы являемся или, возможно, не являемся. Что, если вдруг Аманда была черной?
– Но ее пол?
– О, дьявол,– сказал другой с раздражением,– кольчатые черви тоже имеют пол, и деревья, и даже Жан Поль Сартр им обладает, но что это доказывает?
– Ведь секс реален, я имею в виду, по-настоящему, это обладание и действие в самой интенсивнейшеи форме. Когда мужчина обладает женщиной, это доказывает, что он существует.
– Понимаю. Но вдруг "он" – это женщина?
– Я был Рольфом!
– Попробуй быть Амандой,– мрачно посоветовал другой.
Последовала пауза. Тени и леса поползли дальше на восток. Щебетали маленькие птички. Некто сидел, уткнувшись головой в колени. Второй растянулся и угрюмо принялся вкладывать узоры из опавших еловых иголок.
– Извини,– сказал Икс.
– Ничего. В конце концов, этого ведь не было.
– Послушай,– Некто вскочил.– Я знаю, что случилось. Я принимаю участие в каком-то путешествии. Я принял что-то и двигаюсь по какой-то дороге, вот в чем дело!
Так оно и было. Он плыл на каноэ. Он вел каноэ вдоль длинного, узкого, темного, сверкающего зеркала воды. Видел конкретные стены и крышу. Было достаточно темно. Длинное озеро, ручей или канал заметно шел под уклон. Он греб против течения наверх. Удары были тихие, весло входило в воду бесшумно, как нож в масло.
Его большая черная лакированная гитара лежала на переднем сидении. Он знал, что кто-то сидел сзади, но ничего не говорил. Ему запретили разговаривать и даже оглядываться, поскольку если они не выберутся (а это был их шанс), ему перестали бы доверять. Конечно, он не мог медлить, ведь течение могло захватить лодку и перевернуть ее, где бы он тогда очутился? Он закрыл глаза и продолжал грести, весла бесшумно входили в воду, и следовал сильный удар. Не было слышно ни звука. Он задумался, действительно ли продвигается вперед или стоит на месте, тогда как вода во весь дух неслась под лодкой. Он никогда не выберется на дневной свет. Прочь, прочь…
Второй, казалось, не заметил, что Икс был в путешествии, он просто лежал и составлял узоры из иголок, затем вдруг спросил:
– Как у тебя с памятью?
Некто поискал ее, чтобы убедиться, что она улучшилась. Но нашел еще меньше, чем раньше.
– Я помню Англию.
– Почему именно ее? С таким же успехом это может быть Омаха.
– Я имею в виду, пребывание в Англии.
– Правда? – тот сел, разбрасывая хвою.– Значит, ты помнишь жизнь! Как жаль, что Англия затонула. Снова молчание.
– Я потерял все.
В глазах другого был мрак, да восточный край Земли круто спускался по ступенькам в ночи.
– Я – никто.
– Ты, по крайней мере, знаешь, что ты человек.
– О, в этом нет ничего хорошего, ведь я не имею ни имени, ни пола – ничего. С таким же успехом я могу быть кольчатым червем.
Другой согласился и сказал:
– Или Жаном Полем Сартром.
– Я? – спросил тот оскорбленно. Доведенный до отчаяния отвратительным сравнением, он встал и заявил: – Конечно, я ни в коем случае не Жан Поль Сартр. Я – это… – и сказав "это", он нашел себя самого, настоящего. Его имя Льюис Д. Чарльз. Он знал это так же хорошо, как самого себя. Вот он кто!
Перед ним был лес, ветки и корни. Другой куда-то ушел. Льюис Чарльз посмотрел на красный глаз запада и черный глаз востока. И громко крикнул:
– Вернись, пожалуйста, вернись!
Он шел не вперед, а назад. Имя, которое он нашел, было неправильным. Он повернулся и, забыв об инстинкте самосохранения, кинулся в непроходимый лес, отбрасывая самого себя, чтобы найти оброненное имя.
В тени деревьев он снова потерял имя. Он даже забыл, что ищет. Что же это было? Он глубже и глубже продвигался под деревьями на восток, туда, где обитали безымянные тигры.
Вещи
На берегу стоял человек, глядя через огромное море туда, где вздымались Острова или, может быть, ему так казалось.
– Там,– сказал он морю,– лежит мое королевство.
Море ответило ему так, как отвечало всем. Когда на море из-за его спины стал надвигаться вечер, ветер стих, и краски моря поблекли, в западной части неба засияла, возможно, звезда, возможно, огонек или его мечта о свете.
Он стал карабкаться вверх, на улицы своего города, в полных сумерках. Хижины и мастерские его соседей были пусты, приведены в порядок и покинуты их хозяевами, готовившимися к Концу. Почти все жители были либо наверху, в Гейстхолле, на Отпевании, либо внизу, в полях, с Бешеными. Но Лиф не мог уйти, его вещи были слишком тяжелы, чтобы их выбросить, слишком крепки, чтобы их разбить или сжечь. Только века могли бы их разрушить. Где бы их ни сложили, где бы они ни упали, куда бы их ни выбросили, из них складывалось то, что должно было сложиться – город. Поэтому он и не пытался их выбросить. Его двор все еще был завален кирпичами, тысячами и тысячами кирпичей его собственного изготовления. Печь для их обжига стояла холодной, но в рабочем состоянии, там же были бочонки с глиной и сухой известью, с известковым раствором, лотки для погашения извести и мастерок. Все необходимое для работы. Один парень из Нотариального переулка спросил с усмешкой: