Фатальный Фатали
Шрифт:
А Фатали-внук задумался, слушая усача: ведь мог дед оказаться и в Польше! И, разумеется, быть с теми, кто восстал, - по одну сторону баррикады дед-Фатали, а по другую - славный мусульманский конный эскадрон, и шашки сверкают! и Куткашинский во главе конников, с чьей внучатой племянницей намечалось у него сватовство, да заглохло. И старая рана: может, были бы тогда у него дети, не прервался б род!
– Да, - задумался Фатали-внук.
– С декабристами!
– молчать нельзя!
– Хотя нет, не мог еще, - с сожалением вздохнул усач-коротыш.
– Ну, хотя бы...
– Кого же еще вспомнить? апрелистов? но они только дискутировали!
– Ах да! В движении Шамиля!!
– как мог усач забыть?! горцы!! и они в чести! И недаром
– Или нет!
– выражение глаз внука ему не понравилось.
– В рядах борцов против шахского деспотизма!
– Бабитов, что ли?!
– недавно Фатали-внук читал, уж не книгу ли, подаренную Казембеком его деду? (А Фатали-дед перерыл тогда весь шкаф, а она - и не в отеле "Вавилон" вовсе, где жили изгнанные из стран своих Кемалуддовле и Джелалуддовле, а под стопкой бумаг!.. листок меж страницами, правда, бесследно исчез, и в досье Никитича его не оказалось); знает о бабитах, но вариант этот мало устраивает внука.
– Хоть раз бы в какого деспота выстрелили!
– сокрушается.
– И я о том же!
– соглашается усач, негодуя в душе.
"Эх, внук, внук!..." - усач-коротыш ведет дневник, чуть ли не с младенчества, как узнал, что дед их был казнен, история эта обросла уже семейными легендами, и любит туда заносить патетические фразы, ибо хотя и был некогда сам маузеристом и питал симпатии к отчаянным террористам (таким рисовал он в воображении и своего деда Фарман-Кули), но слыл в душе допотопным романтиком и имел тайную до застенчивости страсть (как и дед к математическим выкладкам об обложении налогами сельчан) к длинным, аж в несколько тетрадных листков, в одно дыхание сентиментальным словоизлияниям.
– "Что царь? что король? что султан?! Твой дед поднял руку, совесть имей, аи киши! на самого аллаха! его пророка Мухаммеда, низвел его до Мамиша эй!., а тираны, которые были, есть и будут..." - заполнил целую страницу, исписав ее мелко-мелко, и на следующую перебросил цепочку выспренних фраз, и каждая буква - словно пуля, вылетающая из маузера. II непременно напишет, что "Письма" будоражили умы революционной молодежи не только в Тифлисе, Баку и по ту сторону Аракса, а разве было иначе? но и в захолустной Нахичевани, куда сбежала их семья после казни деда. И что отец - вот и выстроится революционная династия!
– "сын знаменитого Фарман-Кули", тоже подвергался гонениям за чтение "Писем" - сколько угодно тому примеров в отечественной истории, помнится, даже к повешению или расстрелянию приговаривали, заменив в последнюю минуту (а уже петли висят! уже выстроилась шеренга, даже прицел взят!) каторгой.
что за торг у них?
а это не торг! твой внук, он же истинный джигит!
да?
– радуется Фатали, что похвалили внука, молодец твой внук!!
Продал народной власти содержимое сундука, а потом, получив деньги, щедрой рукой протянул пачку коротышу:
– Ай азиз, - мол, дорогой мой человек, - возьми свою долю, ты заслужил!
– Да как ты смеешь?
– глаза на лоб.
– Я... мне??!
– А я тебе еще кое-что принес!
– и протягивает шкатулку.
моя шкатулка!! память о матери!
увы, подзорные трубки такие перевелись! вздохнул Колдун.
А в шкатулке - новая рукопись! "Оригинал! Вот она, восточная поэма! Сколько ее искали!" - готов расцеловать внука!
Потом был плов. Из индейки. И высокий торт, специально заказанный внуком. И тосты в честь и во славу. И еще одна фраза в дневнике, года три или лет семь спустя, почти шифр: "И надо же, чтобы именно в круглую годовщину пожара в Гыш-сарае", усач-коротыш это любит, мешать русские и азербайджанские слова, к тому же приучен к конспирации, семейная традиция, но даже Никитич и его потомки переведут: "Гыш" - Зима, "Сарай" - Дворец! тоже мне, эзоппп! и посложнее шифры угадывали
"ты меня слышишь?"
молчание.
"эй, Фатали!"
ни звука.
"Фатали!!"
Проводив врача, Тубу вернулась.
– Очень холодно, Фатали. Мартовский ветер такой злющий, гудит и гудит. Мы растопили печку, а сейчас я зажгу лампу. Как ты?
– поправила стеганое одеяло с холодным атласным верхом, погладила по седой-седой голове, такие мягкие редкие волосы.
– Не забудь с доктором...
– дышит тяжело, - с доктором Маркозовым не забудь расплатиться, а то потом, в суматохе...
"Что за суматоха?
– не поняла Тубу.
– О чем он?" Никогда ведь не верится, а непременно случится со всеми.
Вышла.
"А зачем это я вошла?"
Не вспомнила, вернулась.
Язычок пламени заметался, ударяясь о стенки лампы.
– Фатали, - позвала Тубу. Он закрыл глаза.
– Ты меня слышишь?
Рука его повисла. Тубу прикоснулась к ней и вскрикнула:
– Фатали!..
Нет!.. Нет!..
МОНАРШЕЕ МИЛОСЕРДИЕ
а ночью кто-то подкинул, "змея!" - отпрянул Фатали. безотчетный с детства панический страх; оказалось - веревка, "к чему бы?" тонкая, но крепкая, "ах вон оно что! ну нет, этого вы не добьетесь!"
эй, кто там есть? что-то лязгнуло и умолкло, и снова ночью не может уснуть. и я сказал: капля моей крови упадет на землю, вырастет камыш, срежет его проходящий, сделаот свирель, заиграет новый, и повторится схватят, казнят, и капля крови... арестовать, не объясни" причину, привезти в крепость как вещь, когда ж объявят? молчание, мертвое молчание, за мысли никто не судится! гвоздь, но не вытащить, вентилятор, обломать его зуб, и на стене во тьме рука водит, глаза не видят: фальшь, фига, фокус, фраза, фанатизм, что еще? филантроп, фарс, форс, фарси, бунт? я слишком умен, чтоб такие глупости... Александр рассказывал: был Аскер-хан, где он теперь? читал "Илиаду" Гомера, к чему бы? и критика этого сочинения, что он, спятил?! в кружке.
и современный разговор в духе отечественных записок, и о женщинах из Соломона спорил до хрипоты, цитируя Коран, и о смерти Пушкина, о гнусном подсылателе записок, эта сплетня и клевета! Соллогуб?! "а я вам, господа, моего земляка Фатали".
и Шиллера читает Аскер-хан, это ж талант! трагик! и предисловие к программе, какой? о союзе племен?
"вы глухи к степи! глухи к горам! вам нет до инородцев дела! вы слепы, только под носом и видите! и вы, и ваши вожди! и вы, декабристы, и вы/апрелисты!"
или рассказать вам, - тоже Аскер-хан, - о высокогорном озере, ах какие красоты в нашем краю в Гяндже, извините, Елизаветполе, горное озеро, а на дне густой лес, так трахануло, что гора откололась и запрудила горную реку что говорит народ? читай, Аскер-хан! "ну, вы это бросьте! как же никогда не было Наполеона?! а Москва? а пожары? миф? может, то, что я расскажу - о Шамиле, тоже миф? и миф вредный? пасквиль! диффамация! сначала герой, потом враг, а теперь кому друг, кому враг, кому герой!