Фатальный Фатали

Гусейнов Чингиз Гасан оглы

Как же - выпустит Насреддин-шах своего двоюродного деда (!) Джелалэддина за границу!

Разрешение ему он, конечно, даст на паломничество, только тот до Мекки не доедет, - эти дела очень-очень легко делаются.

А чего султану Абдул-Азизу о Кемалуддовле печься? Из-за какого-то Фатали голову себе морочить. Из-за того самого Фатали, который, сказывал ему тогда премьер, с какой-то дерзостной мыслью в их священный Стамбул приезжал, - вот когда надо было хватать Фатали! Пусть лучше султан позаботится о неблаговидных делах в своей империи: восстал Крит! восстали Герцеговина, Босния и Болгария!

А под боком зреет, тут же, в Стамбуле! заговор: сам премьер с министрами султанского правительства Мидхад-пашой и Гусейн-Авни-пашой! да еще шейхульислам

подключен, сочиняет фетву, приговор, чтоб благословить переворот: "Если повелитель правоверных доказывает свое безумие, если он не имеет политических знаний (!!), необходимых для управления государством (??), если он делает личные издержки, которых государство поможет вынести (аи да султанская Порта!), если его пребывание на троне грозит гибельными последствиями, то нужно ли его низложить или нет? Закон гласит: "Да!"

И о заговоре знает даже русский посол граф Игнатьев! а Богословский и подавно. И в одну из ночей Гусейн-Авни-паша вынудит наследника престола Мура-да, племянника Абдул-Азиза, - а что тому делать: револьвер к груди приставлен!
– принять корону, а Абдул-Азиз... Не знает бедняга, что его умерщвлят, а народу объявят, что вскрыл себе ножницами, вот они, острые, вены и умер.

О боже, сколько убийств скоро произойдет в течение нескольких дней в султанском дворе: сойдет с ума новый султан Мурад, и его тоже сместят, затем в доме Мидхад-паши фанатичный сторонник умерщвленного Абдул-Азиза, черкес Гасан-бей, учинит месть заговорщикам!... Вот какие бесовы духи скопились в Стамбуле, а Абдул-Азиз, будто усыпили его, несчастного, затеял эту историю с "Кемалуддовле" и спорит, спорит с шахом!..

мы! мы должны судить Фатали! чтоб это послужило уроком всему туранскому народу от Алтая и до Средиземноморья в Европе, Азии и Африке! а Насреддин-шах недоумевает: неужели это тот славный малый, что приезжал еще во времена Николая с щедрыми дарами и кабинетным письмом, собольи меха и горностаи, чтоб поздравить с восшествием? и шах вручил ему орден "Льва и Солнца"?! "отозвать посла из Парижа!
– говорят ему.
– это он пригрел Фатали!"

а еще кто? Мелкум-хан?! Сын Мирзы Якуб-хана? мой собственный переводчик?! когда я ездил по Европе? но что с того, что изгнан из страны?!
– уже дух протеста в шахе зреет.
– я его изгнал, и я ему простил! и мой родич тоже, я уже знаю, Джелалэддин! наплодил шах, один глупее другого, все, кроме Аббас-Мирзы, это был достойный полководец, но ни одну битву, увы, не выиграл! но никто не осмеливается напомнить шаху, что "о шах, а ведь внук этого еретика Фатали доводится вам вроде бы э... брата, нет-нет, четвероюродного!"

но за то "мой шах!
– кто-то над ухом.
– ведь Джелалэддин-Мирза, если именно он выведен под именем "Джелалуддовле", клеймит в сей преступной книге Кемалуддовле!" "куриный ум у него, а сам трус, станет он спорить с кем бы то ни было!" - шах очень надеется, что выдадут Фатали ему!

А как же: он царю помог и еще поможет - походом в афганский Герат! Дотронулся до золотого ключа от врат Индии! Войсками шаха при осаде Герата руководил царский посол Симонич. Пусть афганцы в союзе с англичанами победили, но зато царю стало чуть легче в Крымской войне. И походом на Багдад помог, отвлек от России султанские войска. Да и не шах ли молчаливым содействием способствовал захвату царем Туркестана, покорению неспокойных соседей в Средней Азии?!

Ах, сколько войн! Не успеет завершиться одна, как затевается новая! Эта извечная и ненасытная имперская жажда войны! А как же иначе? Чтоб отвлечь, собрать воедино расползающуюся империю, дать выход накопившемуся недовольству в низах, направив усилия в одну-единственную сторону, чтоб осталось неограниченное право давить и душить. Эта политика авантюр на грани войны и неизменная пляска на острие меча; не начнешь ты - начнут с тобой!

и послы в Петербурге спорят, Ахмед-паша и Яхья-хан, до хрипоты, вот-вот голосов лишатся в холодном

влажном граде Петра: именно они, турки! нет, мы - персы! чуть до разрыва отношений не дошло: не воевать же им после стольких лет мира?! из-за какой-то книги, тем более изданной на гяурских, вряд ли хоть одна сохранится! правоверные еще не умерли ни в Париже, ни в Петербурге, ни где-либо еще! а если кто и сохранил, дознаются! сын иранского посла, тот, кто первым сжег перед магазином Исакова, припрятал один экземпляр, все же редкость, никогда ведь не выйдет такая книга!

но чтоб кто-то диктовал империи?! этого еще не было в истории самодержавного правления! "успокойтесь, господа, мы сами обладаем достаточно проверенными и испытанными способами расправы с неугодными нам писаками! были у нас и дерзкие "путешествия", и возмутительные поэмы о троне преступников и палачей, и романы, предписывающие, что делать бунтовщикам, и "письма" были одного выжившего из ума, ведь рехнуться надо, чтоб на такое пойти! но туземцы пока помалкивали, и вот вам: и к ним пришла эта холерная эпидемия, а как же, одна ведь империя, и этот, полюбуйтесь на седого полковника, пишет о делах своих будто туземных, о Мухаммеде-Магомете, но с замахом на всю империю, под корень! эти подтексты! эзопии! да, да, неизбежно! казни, ссылки, падает один, другой, но появляется третий, и он идет, и снова пытки, ссылки - до тех пор, пока не рухнет деспотическая власть! пока не сгинет! а может статься - не увлечет в своем падении в пропасть всю Европу, всю Азию, весь мир!

распространит образ деспотического правления - кусок за куском, часть за частью - на всю землю? но нет, быть этого не может: или -или; или неизбежность падения, или бешеный бег тройки-птицы, и все тянется в длинный хвост, как у кометы, и падает в бездну! в пропасть!...

неспокойно в Нухе, толком, правда, никто не знает, почему их гордость, Фатали, которому и шах, и султан, и царь жаловали ордена, вся грудь сверкает, сидит теперь в Метехской тюрьме, разгневал сразу трех властелинов, презирающих друг друга: царь султана, султан царя и шаха, а шах обоих, а пуще по привычке султана-суннита, аи да внучатый племянник почтенного Ахунд-Алескера, неизменного члена шариатского суда, - так нет же, не могут наши усидеть на месте! какое тебе, мусульманину, дело до драчки русской или французской?! эти декабристы, апрелисты-фурфуристы, коммунары?! они и бунтуют, они и свергают, они и мирятся потом! какие у тебя могут быть счеты с имперским престолом?! наших там не было, и запомни! вбей в свою глупую башку! не терзай ни себя, ни семью, ни родичей! вряд ли когда будет, допустят, чтоб ты, тюрок-туземец-турка, на первых и даже четвертых ролях был в имперском правлении! роли эти давно меж собой распределили: и трагики, и комики, и даже шут, чтобы иногда развеселить, ибо смех живителен для состарившихся тел.

может, когда-нибудь, нет-нет, не скоро, и посадят тебя близко к престолу, но лишь затем, чтоб скромно и благодарно помалкивал да частенько поддакивал, будто выражая волю туземных сограждан давиться, топтаться, иссушаться, как родник в раскаленной пустыне, отдавая тягучие горячие соки, вгоняться по шею, по уши! и чтоб некоторые из особо отмеченных тобой златоустых и юрких туземцев, красуясь тобой, а ведь стоишь ты рядом с самим государем, тянешься из-за его спины, чтоб тебя увидели... и чтоб мог златоустый воскликнуть упоенно: "он первый! еще не было! рядом с самим! и даже ростом, поглядите, они вровень!"

наш, конечно, - подумает уже про себя, - чуть выше, такого богатыря мать родила (бакинская, кубинская и т. д.), "но смотрите, - не сдержались слова в душе, вылетели, выпорхнули, ликуя и купаясь в лучах славы земляка-туземца, наружу, - как он благороден! какой такт! какая выдержка и тонкость! всегда пригнется чуть-чуть, чтоб государя не обидеть!" а Фатали? чего ему не хватало?! отмечен! выдвинут! почет и слава! отвернул от себя разом и султана, и шаха, и царя! это надо же уметь - всех сразу! черт с ними, султаном и шахом, но царя!!!