Фатальный Фатали
Шрифт:
– Может, и в Лондон, а?
– Слава богу, там закрылась вольная, ха-ха, типография, погасла звезда, умолк колокол, вырвало ему язык, сгинул Искандер!
Экземпляр "Кемалуддовле", как затонувшая лодка, погрузился на дно таможенного моря и от него осталась лишь секретная записка, подшитая Никитичем в общую особую папку.
Вот бы Фатали увидеть свое досье; там вехи его биографии: разговоры о масонской ложе с Мелкум-ханом (откуда?!); и споры с Мирзой Юсиф-ханом о конституции на основе Корана и способах устранения деспотии (но как попала?! не Никитич ли помог шахским собратьям, чтоб те, отозвав Мирзу Юсиф-хана, схватили его, бросили в Казвинскую тюрьму и там казнили? на сей раз Никитич
копии писем, даже тех, которые посланы из рук в руки и которые Фатали так и не послал (вот это загадочно!); и изыскание филологического свойства, в котором обыгрываются, будто грамматическое упражнение, гнет, угнетатель и угнетенный: чтоб устранить корень, необходимо - только два пути; или второй добровольно оставляет корень мы летели с тобой, Александр! А в далекие времена звездочет обманул звезды! или же третий прибегает к насилию и душит этот корень в крепких своих объятиях! Или - или! Третьего пути не дано! И тут же имена, выписанные столбцом: Вольтер, Руссо, Монтескье, Фурье, еще одно неразборчивое имя, нрзбрнрзбр, и далее:
"Что пользы обращаться к угнетателю? Лучше сказать угнетенному: "Ты же во сто крат превосходишь угнетателя своей силой (неужели были когда-то такие времена?!), числом и умением, так почему ты примиряешься с ним?! Пробудись от сна и задай угнетателю такого жару, чтоб чертям в аду жарко стало!";
и его объяснение, поданное на имя великого князя-наместника о рукописи "Кемалуддовле" - на пользу, так сказать, христианству (?!); мусульмане перестанут дичиться русских, под сенью государя императора, ну, полно, полно, Фатали, тоже подшито в досье;
и копии писем Рашиду в Брюссель, сын почти ни одно не сохранил, а здесь, в досье, - в целости, копии, правда, но в подлинности кто усомнится?! и выписки из писем сына, даже о его просьбе прислать хороший чай (шифр?!); и о падении курса рубля (!), рубли ужасно пали, запасы чая и табака (разве курит?!) истощены; и о новой войне с турками, не призовут ли тебя, как тогда, во время Крымской? А разве призывался? что за намек?! и фраза, к чему? если не судьба, как говорят магометане, хладнокровно рассудив (?); и о "нефтяном очаге"; листок этот выкинул, когда узнал, что истинно появились эти диковинные печи, надо б достать;
и неожиданные известия, содержащиеся в письме Рашида отцу: о том, почему у истоков Нила не живут крокодилы (?), и о том, что я подозреваю живущих в Петербурге и Москве иранцев (в чем? какие связи? где? когда? Так и не сняты эти вопросы, но Никитич терпеливо ждет разгадки); и - к чему, казалось бы, в досье, но по опыту знает, что и это может понадобиться, недавно я здесь видел прелюбопытнейший феномен. В одном из здешних театров показывали какую-то мулатку, Mollie-Cristine, женщину лет двадцати, двуголовую, - вздрогнул аж Никитич, но ведь не двуглавую!
– с четырьмя руками и четырьмя ногами, это скорее две женщины-близнецы, соединенные корпусом, т.е. имеют один желудок, или одно туловище, но у каждой своя голова, ноги, руки, плечи. Каждая голова, - все-все переписал краснорукий писарь Никитича, - отдельно мыслит, говорит, ест, пьет, и иногда обе головы видят один и тот же сон, когда спят. Одним словом, это необыкновеннейшее существо (намек на орла?); и о сиамских близнецах - братья-сиамцы ничего в сравнении с Милли-Кристиной, - и латинскими тоже, - танцуют польку, вальс, одна и тоже кров, - с ошибками оставил писарь, как есть!
– если только голова болит у одной, другая ничего не чувствует, - и срисован рисунок (вы что же, Никитич, коллекционируете собрание курьезов, чтоб издать книжечку?! и за что вам платит шеф жандармов?);
да, непременно узнать!! Насчет Крымской - призывался ли? Спросил между
– Как же Вы могли забыть, Никитич?! А ведь я трижды в экспедициях участвовал, - думает, что Никитич оставит его в покое, а тот еще пуще злится, потому что сам - ни в одной!
– в 37-м в Адлере, с Розеном, в 42-м на восточном берегу Каспия, под начальством графа Путятина, и против ваших турок, в 55-м, под начальством покойного генерал-адъютанта Муравьева, забыли?!
и еще несколько листков!!! это ж почерк самого Фатали! Но подписано почему-то "Теймур"; ах, да, это все из той же затеи, придуманной в секретной части Никитича, установить контакт с консулом Порты, приблизить чтоб к нам. Фатали возмутился: что за работу хотят ему поручить?!
– Ну нет, - мягко заметил тогда Никитич, - просто встретиться, развеять ложные о нас мнения, вы же знаете, какие небылицы распространяют о нас, будто мы... ну и все прочее!
короткие лаконичные записки "Теймура"; "А вы, - предложил ему тогда Никитич, - изберите себе... псевдоним!"; был сородич Никитича, Бестужев, упрекал Фатали за псевдоним, а этот - "изберите!". И выбрал Фатали (о боже, какой был наивный) первое попавшееся - брат отца? персонаж? Так вот, записки Теймура: говорили о китайских изделиях; при чем тут Китай? злится Никитич; об арабских интригах времен халифата (?! уж лучше б, и то бы пригодилось, о сегодняшних!); играли в шахматы, ну, знаете!! и он поставил мне красивый мат с жертвой ферзя, извините, везира. "Может, еще напишете, сколько стаканов чая выдули?!" И просил Фатали: - Вы ближе к делу!
Ах вот что вы вздумали! Нет, в этой роли Фатали выступать не будет! Трижды встречался Фатали с консулом Порты.
– Мы подключим к вам еще нашего товарища, он вам поможет!
Развязный, с лошадиными челюстями человек Никитича. Ну нет, эти ваши нелепые планы я разрушу! Грубая, топорная работа! А ведь поначалу верил ах, какие наивные времена были!!!
– что действительно хотят истинную правду о том, что значит для раздираемого междоусобицами края нахождение в составе большой и сильной державы, что значит Россия для его родных мусульманских земель, разъяснить, чтоб не строили никаких иллюзий ни Порта, ни Персия, устранить извечное недоверие двух стран и двух народов - российского и Порты, и Фатали честно стремился сделать это (мол, образцовая мусульманская семья, "ваш быт, ваше творчество, наш союз...").
Но чтоб так бесцеремонно! с помощью лошадиной челюсти! сделать из консула агента Никитича?! до чего ж примитивная работа секретной части!
На каком-то этапе Никитич усомнился; и Фатали расстроил _их нечестную игру, когда явился тот, с лошадиными, сумел выказать консулу, как хозяин дома, свое неудовольствие приходом незваного гостя, которого он, Фатали, видит впервые; а тип был нагл и агрессивен.
"А вы разузнайте, Фатали, когда в Константинополе будете! Иначе, знаете, не завербуешь! Да, да, непременно разузнайте, и я из тифлисской этой дали погляжу на вашу челюсть, как она отвиснет!" - злорадствует Никитич.
В турецком консульстве, когда выдавали визу, не спросил о бывшем здесь некогда консуле. Может, у богословского спросить? Но чтоб узнал Никитич?! У кого же? Может, невзначай у премьера, мол, служил у нас в Тифлисе. А ведь сбил он с лица премьера его неизменную улыбку!
– Кто-кто?!
Но у Фатали такой бесхитростный взгляд! И багровая краска залила лицо премьера.
– А мы его, - и вокруг шеи рукой, а потом пальцами над головой крюк изобразил, - как вашего шпиона!
– Быть этого не!...
– и умолк: вошел Богословский.