Фатальный Фатали
Шрифт:
да-да, с него! далее Искандер Мунши, затем изгнанный, как его?., ладно, я сам, а ты обещал об Александре Дюма!
И о Бестужеве разговор, им переводила Фабьен Финифтер, Фатали о поэме своей, а Дюма - о дербентской любви Бестужева. "Не слышали? Как же так?!" удивлялся Дюма. Его погнали на Кавказ легенды о Бестужеве, которыми бредил Париж, и будто бы Шамиль - это Бестужев (!!), еще одна легенда - к тем, о которых наслышан; и Фатали не успел записать ее, эту историю любви Бестужева; так вот почему остался Бестужев в памяти Фатали погруженным в горести, - впал с тех пор в мрачную меланхолию!!
И Дюма рассказал об этой любви. Об Ольге. И остался
"Зачем вы имели пистолет при себе заряженным?" - придирался следователь: ведь Бестужев -государственный преступник и у худой славы быстрые ноги! Предосторожность. Это ж так очевидно: разбойничают немирные горцы! И даже ей не верят! Спас старый священник, принявший последнюю исповедь, он узнал ее тайну!! И может, не прервался б род?
На надгробной плите - роза без листьев, опаленная молнией, и надпись: Судьба.
Александр Дюма оставил надгробное четверостишие, навестив могилу в Дербенте (а потом продолжит путь в крытом тарантасе в сопровождении конвоя из конных полицейских и линейных казаков, а также толмача, при пистолетах, шашке и кинжале в ножнах, инкрустированных серебром, и художник Мойне из Парижа, чтоб встретиться в Баку с князем Хасаем Уцмиевым, его женой, "татарской княгиней" Ханкызы-Натеван, и их грозным пятилетним сыном, названным в честь последнего карабахского хана Мехти-Кули, - мальчик держался за рукоятку своего кинжала "на всякий случай, - как напишет Александр Дюма, - и по инстинкту", и приедет в Тифлис, где встретится с Фатали).
"Прочтите" - просит Фатали. "Эль" часто слышал Фатали в устах Александра Дюма. "Что это?" - спросил у Фабьен Финифтер. "Она". И оставила русский перевод для Фатали:
Она достигла двадцати лет: она любила и была прекрасна.
Вечером погибла она, как роза от дуновения бури.
О, могильная земля, не тяготи ее.
Она так мало взяла у тебя в жизни.
Эпитафия на отдельном камне, в виде трехгранной призмы, камень плохо пригнан к надгробию, часто сбрасывается (и отдана призма в Тифлис, в военно-исторический музей).
Ни о Дюма ни слова, ни о любви Бестужева - не успел!!
ну, как тебе в куртке овечьей, дышится свободно? ты ведь мечтал кончить с раздвоенностью, то мундир давил на плечи, то тебе казалось, что золотистая бахрома эполетов издает мелодические звуки, ах темно?! я тут принес тебе! труба! о которой Кемалуддовле просил!! узнаю! ну как, видишь теперь хорошо? это ж Рашид! но как он постарел! Рашид!
– усмехается Колдун.
– это не Рашид, а Фатали! я?!
какой ты, право, непонятливый! смотри внимательно! это ж твой внук! и уже такой старый?!
ты думаешь, с тобой остановится время? еще юн твой сын Рашид, но уже успел состариться твой внук Фатали! так вот, после обыска... уже был и обыск?
чиновники обшарили твой стол, полезли в сундук, но ничего не обнаружили, ведь ты сам что надо надежно-надежно спрятал у отца Наджафа, своего повара Кафара! так и ничего? нет, почему же, кое-что лежало на дне сундука.
вот именно!
но
смотря для кого!
а!.. ты насчёт фотокарточки!
это я от Тубу прятал! очень мне хотелось дочь Нису-ханум в черкеске сфотографировать, а тут отовсюду как накричат на меня: "бесстыдство! грех! позорить девушку!" кстати, а кто стоит рядом с Фатали? сам коротыш, а усы ух какие длинные! и вид какой воинственный! кого-то напоминает, но кого, не вспомню! не принц ли? и принц! и маузерист! и черт упрямый! вспомнил! Фарман-Кули! но ведь его казнили; ах, да, неужто тоже внук?! угадал! но огорчу я тебя, Фатали, уж прости за прямоту! случается ведь такое: внук Фатали не понимает деда Фатали! и каракули твои мало его волнуют, арабскую вязь он не знает, невежда!
ты сам ведь ратовал, замена и все прочее... но об этом не будем, а русские твои записки кажутся ему невнятными, да он, честно говоря, и не читал! у него свои инженерные заботы, и здесь ты сам мечтал: твой внук пошел по стопам твоего сына! помнишь, ты писал: "и покроется страна сетью железных дорог, не тюремные решетки, и установятся между народами..." да-с! "был у меня, - говорит твой внук тому усачу, - дед-чудак!" но усач давно наслышан о сундуке, и для него ты - вершина вершин, ты первый, ты начало, ты основа основ! аи да молодец усач!
– прослезился Фатали.
и написал книгу о своем деде-революционере! революционере?!
– удивился Фатали. не зря ведь его казнили!
да, но это была ошибка! налоговый чиновник, ты знаешь сам.
но ведь казнили!
– упрямо твердит Колдун, по ошибке!
но кто сейчас разберет?
– усмехнулся Колдун - главное, что казнили! написал книгу, были кулиевы, чтобы замести следы, опасались гонений, а теперь восстановили фамилию, стали фарманкулиевыми!
– Народное правительство уполномочило меня вступить с вами в переговоры, чтобы купить у вас рукописи вашего деда.
– Да, есть тут в сундучке кое-какие бумаги... ("О, аллах!" воскликнул про себя усач-коротыш, на миг усомнившись в устойчивом своем безбожии, да накажет его аллах, но виду не подает, сдерживает радость, дабы внук не заартачился, - а рукописи, вытащенные из сундука, ожили и заговорили: "Кемалуддовле"! утерянные письма! каждая страница как листовка!!)
– Вот если бы дед на поле битвы погиб! Или как твой, я читал книгу, казнен был ("Но тогда б тебя не было!" - но промолчал)! На баррикадах если б сражался!
– Мечтательно произнес, сожалея, что не очень повезло ему с дедом.
– В Италии?
– подзадоривает усач.
– В отряде Гарибальди?
– Да, да!
– Или во Франции, в рядах коммунаров!
– подбрасывает усач дрова в огонь.
– А ведь успел бы еще раньше, в сорок восьмом, если бы уехал с месье Жорданом и вопреки ему!... Помните, Колдун ведь разрушил Париж!
Фатали-внук в недоумении смотрит на усача-коротыша: что еще за Колдун?! Бред какой-то!
– Может, в Польше?
– никак не угомонится усач, радость от находки, будто фонтан нефтяной бьет. И новые замыслы вспыхнули: он напишет, как "Письма" будоражили умы! И как судьба его казненного деда всколыхнула Фатали на подвиг - развенчать в "Письмах" догмы деспотической власти! И объединит две линии: мыслителя и революционера!
– Ведь и там, если помните (?!), кровь лилась, и не раз!
– заговаривает внуку зубы, лишь бы тот не раздумал продавать эти рукописи, недорого запросил, ибо денег у новой власти в обрез: голод и разруха.