Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Если в войну и Швеция вмешается, -- сказал Потемкин, -тогда нам не только руку, но и голову на отсечение класть...
Но разрушил Фокшанский конгресс сам Гришка Орлов! Курьер из Петербурга доставил известие, что постель Екатерины занята другим. Неизвестный "доброжелатель" из окружения царицы советовал фавориту с эскадрою братца Алехана скорее плыть в столицу и пушечной пальбой вышибать из постели корнета Васильчикова... Гришка решил иначе.
– - Лошадей!– - потребовал он.
Напрасно Потемкин в отчаянии пытался удержать дурака в Фокшанах,
– - Плевать на все!– - отвечал тот.
Обресков почти взмолился:
– - Но ведь Россия... армия... такие жертвы...
– - Плевать!– - повторил фаворит.
Сколько лошадей загнал он в дороге -- неизвестно. Гонка закончилась перед воротами Гатчины -- перед ним опустился шлагбаум.
– - Сейчас же подвысь! Я здесь хозяин... я!
Ему было объявлено, что по распоряжению императрицы его сиятельству предложено выдержать в Гатчине карантин.
– - На какой срок?– - спросил Орлов, притихнув.
– - Об этом ся величество указать не изволили...
Карантин! Не она ли по возвращении его из чумной Москвы целовалась с ним безо всяких карантинов? Орлов был затворен в гатчинском имении, которое перед отъездом поручил заботам самой же Екатерины, -- это ли не насмешка судьбы?
Неужели конец? Ах, Катька, Катька...
Обресков обладал тонким политическим чутьем: турки заупрямились неспроста... Причиною была Швеция! Борьба в Стокгольме за мир или за войну с Россией никогда не была бескровной: многих уже казнили, даже королева Ловиза-Ульрика едва избежала удара топором по шее.
Россия имела давний союз с Пруссией и Данией, чтобы не допустить перемен в шведской конституции, которая делала из короля пешку в руках подкупленных сенаторов. Но подземные каналы дипломатии, извергая нечистоты, продолжали исправно работать!
Эгильон спешно перевел маркиза Вержсна из Константинополя послом в Стокгольм. Представляясь молодому королю, Вержен нашептал, что с этого дня Версаль выделяет для Густава III полтора миллиона ежегодной субсидии. Вержен умолчал, что еще два миллиона ему дали на подкуп сенаторов.
Эгильон переслал маркизу новые инструкции: Франция лишает короля субсидий, и для него же будет лучше, если Густав III совершит государственный переворот в свою пользу.
– - А где взять для этого денег?– - спросил король.
На этот вопрос был заготовлен соблазнительный ответ:
– - Шестисот тысяч ливров вам хватит?
– - На один день, -- ответил Густав III.
– - Согласны. Но пусть этот день станет днем переворота. После чего Версаль возвращает вам право на получение субсидий.
Король решился. 19 августа, выходя утром к разводу караулов, Густав III вызвал перед драбантами загробную тень Густава-Адольфа, побеждавшего Тили и Валленштсйна; он оживил офицеров славою Карла XII, умевшего перешагивать через государства Европы с небрежностью, будто это были жалкие капустные грядки.
– - Довольно партий! Довольно раздоров!– - призвал он.– Один король, одна нация, единая церковь,
Рукав короля опоясала черно-красная тесьма (такие же повязки украсили и его свиту). Густав III арестовал сенат, а жители Стокгольма поддержали его, ибо шведам давно надоела корысть придворной камарильи. Абсолютизм в Швеции окреп, как в былые времена, а за мачтами королевских фрегатов, за ровными всплесками боевых галер, вздымавших ряды весел над мутными водами Балтики, чуялась могучая поддержка Франции.
– - Возможно, и... Англии?– - недоумевал Панин.
Франция в эти дни ликовала, Англия хранила пристойное молчание, а Екатерина была неприятно поражена, что Вольтер сочинил в честь Густава III хвалебную оду.
– - Впрочем, это в его духе!– - сказала она.– - Если завтра эскимосы Гренландии прикатят в Ферней бочку тюленьего или моржового сала, так он найдет слова, дабы воспеть их мудрость...
Она велела срочно отозвать из Польши Суворова: он прилетел, как на крыльях, молчаливо-собранный, выжидающе-строгий, а душа его, вкусившая первой славы, жаждала решающих битв на Дунае.
– - Александр Василич, Дунай не уплывет от тебя, а сейчас на севере явилась нужда в твоем опыте. Надобно бережение от новых викингов иметь. Езжай в Финляндию, огляди рубежи наши и гарнизоны тамошни с крепостями... Скажи, друг, сколько времени тебе потребно на сборы?
– - Завтра я буду там, -- отвечал Суворов, всегда скорый...
Именным рескриптом Екатерина честно предупредила Обрескова: отныне внешняя политика России вступает в самый серьезный кризис ("какого, -- писала она, -- со времени императора Петра I для России не настояло"). Обресков долго совещался с Румянцевым, и тот сказал, что продлит перемирие дней на сорок:
– - Хватит тебе, Алексей Михайлович?
– - Как-нибудь управлюсь...
Дипломат выехал в Бухарест, куда прибыл и Резак-паша -- для продолжения споров. Столица Валахии была неприглядна. Улицы выстланы досками, из щелей которых в прохожих фонтанировали струи грязи; дома кирпичные, зато крыши соломенные. Зажиревшая боярская знать даже не думала, какие жертвы приносит Россия ради свободы румынского народа, -- боярам хорошо жилось и при турках. Резак-паша выслушал от Обрескова первую новость: ШагинГирей, находясь в Петербурге, по доброй воле подписал декларацию об отделении Крыма от Турции.
Резак-паша снял чалму и погладил свою лысину:
– - Ты уйдешь в отставку, Алеко, у тебя красивая молодая жена, и твоя старость будет спокойна, а я вернусь в Стамбул, и султан за все ваши крымские фокусы угостит меня чашечкой кофе с бриллиантовой пылью... Вот в чем разница между нами!
Обресков своей волей дополнил мирный трактат новыми статьями, отстаивая права славян на Балканах, а Грузии впредь уже не придется снабжать гаремы мусульманские своими красавицами.
– - Послушай, Алеко, -- нехотя отступал Резак-паша, -- если мы не будем брать с Грузии дань девственницами, то, скажи, что еще можно взять с этих тифлисских голодранцев?