Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– - Теперь наша партия, -- сказали, в кулаки поплевывая.
Жестокая метель ударов закружила камер-юнкера по комнате. Потемкин слышал резкие сигналы, которыми обменивались братья:
– - Приладь к месту!– - И перехватило дыхание.
– - Под микитки его!– - Кулаки обрушились в сердце.
– - По часам, чтобы тикали!– - Два удара в виски.
Он вставал -- кулаки опрокидывали его. Потемкин падал -Орловы взбрасывали его кверху. Спасенья не было. В кровавом тумане, как эхо в лесу, слышались далекие голоса:
– - Забор поправь!– -
– - Рождество укрась!– - Лицо залилось кровью.
– - Петушка покажь!– - Из глаз посыпались искры.
Казалось, бьют не только Орловы, но сами стенки, -- даже потолок и печка -- все сейчас было против Потемкина, и тело парня уже не успевало воспринимать частоты ударов, звучащих гулко, будто кузнечные молоты: тум-тум, тум-тум, тум-тум.
– - Прилаживай!– - веселился Гришка Орлов.– - Бей так, чтобы он, кила синодская, по дворцам нашим более не шлындрал...
Вечность кончилась. Потемкин не помнил, когда его оставили. Кровью забрызганы стены, кровь полосами измазала пол, -четверо братцев потрудились на славу, как палачи. Кое-как вышел на площадь, вдохнул легонький морозец и безжизненно рухнул на мягкий снежок. Стало хорошо-хорошо. А яркие звезды, протяжно посвистывая, стремглав уносились в черные бездны...
Потемкину лишь недавно исполнилось 24 года!
Выдержал -- не умер! Но с той поры не покидали Потемкина безумные боли, от которых не ведал спасения. Нападали они по вечерам, вонзаясь в затылок, сверлили лобную кость. Просыпался в поту, мятущийся от непонятных страхов, открывал бутылки с кислыми щами, пил прямо из горлышка, сосал в блаженстве бродившее пойло.
– - Тьфу!– - сплевывал в потолок изюминку.
Парень врачей презирал, от аптек открещивался; Иван Иванович Бецкой, то ли от себя, то ли по чужому внушению" прислал к нему Ерофеича -- чудодея знахарства, изобретателя эликсира, бодрой и неустанной жизни. Ерофеич заявился в Слободу и, отставив мизинец с громадным дорогим перстнем, похвалялся:
– - Графинь нежных пользовал, прынцсв разных отпаивал, и ты у меня воспрянешь... Вели-ка баньку топить.
Знахарь месил в горшке серое гнусное тесто, что-то сыпал в него. Мешал, добавлял, лизал и нюхал. Потемкин нагишом забрался на верхний полок. Ерофеич горстью подцеплял мерзкую квашню, обкладывал ею, будто скульптор алебастром, умную голову камерюнкера, обматывал ее тряпками. Потемкин начал пугаться:
– - Эй-эй, зачем глаза-то мне залепляешь?
– - Так тебе книжку-то в бане не читать! Лежи...
– - Все равно! Один глаз не заклеивай.
Поверх головы Ерофеич плотно насадил глиняный горшок:
– - Вот корона тебе! Сиди, пока дурь не выйдет.
– - А когда она выйдет?
– - Покеда я чаю пью. Ну, сиди...
Потемкин разлегся на полке, неловко стукаясь горшком об доски. Словно кузница мифического Вулкана, под ним матово и жарко светились раскаленные камни. Началось неприятное жжение в правом глазу. Решил терпеть. А глаз вдруг начал пылать. Потемкин потянул с головы глиняную макитру. Но она была насажена туго.
– - Ой, ой, маменьки!– - сказал Гриша...
С правым глазом что-то неладное. Торопливо начал срывать с головы зловонные тряпки. Поскакал с полка вниз. Сунулся головой в кадушку с ледяной водой. Но лечебная масса уже затвердела -вроде гипса. Внезапный ужас обуял Потемкина.
Правый глаз его перестал видеть!
Нагишом он вылетел из бани -- почти полоумен.
Да! Левый глаз, который не был завязан, по-прежнему вбирал краски жизни, а правый померк... "Господи, неужто навсегда?"
Зверем вломился парень в горницу дома своего.
А там кудесник чай пьет, вареньицем себя лакомит.
– - Ну, держись...– - Потемкин схватил автора "элсксира жизни" и, ниспровергнув, начал сурово уничтожать. Ерофеич чудом вывернулся, с воплем прыснул на улицу.– - Не уйти тебе!– настигал его Потемкин гигантскими прыжками. Голиаф, страшный и одноглазый, несся по улице -- по Большой Шпалерной. Сбежались люди, схватили его. Одинокий глаз был свирепо обращен к небесам, с которых осыпался приятный снежок.
– - Твори, боже, волю свою... Ах я, несчастный!
Его повели домой. Босиком он ступал по снегу. Все пропало, -- плакал он.– - Все... теперь все!
После этого Потемкин на долгие 18 месяцев заточил себя; ровно ПОЛТОРА ГОДА отвергал людей, избегал общества, и -- уже без него!– - миновали важные для России события... Екатерина первое время спрашивала, куда делся ее камер-юнкер, но Орловы убедили ее, что лодырь службою при дворе не дорожит. Бог с ним!
– - Вольному воля.– - И Екатерина позабыла о нем.
5. НЕ ПЕРЕСТАЮ УДИВЛЯТЬСЯ
Старый король объезжал свои владения, под колесами с шипением расползалась грязища бранденбургских проселков. Парижским трактатом закончилась Семилетняя война, а Губертсбургский мир все-таки оставил Силезию за королем.
Но... какою ценой заплатила за это Пруссия?
Хмурый рассвет начинался над пепельными полянами. Открыв дверцу кареты, Фридрих II сказал де Катту:
– - Наверное, такой же пустыней была Германия после набегов Валленштейна, и слава богу, что на этот раз дело не дошло до открытого людоедства. Теперь я не знаю, сколько нужно столетий, чтобы здесь снова распустились прекрасные гиацинты. Отныне я не король -- я лишь врач у постели тяжелобольной Пруссии.
Де Катт спросил его величество:
– - С чего решили вы начать возрождение страны?
– - С армии! Быстрее освоить опыт минувшей войны, улучшить подготовку войск. Старых солдат отпущу по домам, наберу молодых. Да, я утомил своих неприятелей войною, но я не хочу, чтобы они отдохнули от нее раньше моей обнищавшей Пруссии.
– - Неужели вы снова хотите воевать?
– - Но другими средствами -- дипломатическими...
Карета тащилась дальше. Взору открывались сгоревшие фольварки, заброшенные огороды, пожарища и виселицы, крапива и репейники, пашни были вытоптаны в кавалерийских атаках.