Фаза Урана
Шрифт:
Имя Анархо-Мать теперь ему было не к лицу.
– Архимед, – сказал, листая календарь, старпомначопе-родштабфронт, – Великий пролетарский ученый, замученный римскими империалистами.
Так он стал Архимедом. А фамилию выбрал себе Комиссаров. Архимед Комиссаров – совсем неплохо для красного командира…
Они гнали брошенные бароном Врангелем отряды будущих парижских таксистов. Крымские города сдавались без боя. Всех, кто не успел на французские пароходы с билетом до Константинополя в один конец, ждала либо пуля, либо веревка. Козлик умел считать только до десяти…
17 ноября пала Ялта. Среди тех, кто так никогда и не увидел ни Эйфелевой башни, ни храма Святой Софии, был вдовый фельдшер, обрусевший немец Александр Францевич Герлитц. Больше всего
Архимед Комиссаров увидел его в бедной маленькой нетопленой комнате на окраине Олеандры. К фельдшеру, будто к Меньшикову в Березове, кутаясь в тулупы, жались три его дочери. Старшей, Марии Александровне Герлитц, едва ли исполнилось шестнадцать. Она смотрела на Архимеда отрешенно, так, как сегодня люди смотрят в вечерних новостях репортажи о землетрясении в Мексике или о наводнении в Китае. Той же ночью она сочеталась с ним революционным браком. Она спасла жизнь своему отцу и своим сестрам…
Фельдшер Герлитц при НЭПе открыл ветеринарный кабинет в Юзовке, где лечил собак от бешенства и чумки. Он тихо и мирно скончался там же, в тот год, когда Юзовку переименовали в Сталино, так и не узнав цены, которой стоили его фобии. Судьбы же двух его других дочерей без остатка исчезли в казахских степях…
Мария Александровна закончила немецкую гимназию, играла на пианино и любила «Разбойников» Шиллера. Самым ярким впечатлением ее жизни так навсегда и осталось празднование в Одессе трехсотлетия Дома Романовых, немцев с незначительной дозой русской крови. Анхра-Майнью нашел то, что искал – Зло всегда нуждается в Добре. Их совместная супружеская жизнь, непрекращающееся насилие, напоминала знаменитый барельеф во дворце Дария Великого в Персеполе. Бог Света Ахурамазда сражается с богом Мрака – чудовищем Анхра-Майнью. Одной рукой Ахурамазда держит чудовище за рог, а другой за эрегированный член. Свет и Мрак, Добро и Зло будут сражаться на барельефе вечно. Потому что, если кто-то возьмет верх – мироздание рухнет…
Семья Комиссаровых передвигалась по гарнизонам. Разумеется, Архимед больше не протыкал штыками чекистов. Хотя бы потому, что и сам стал чекистом, и на его шинели крепкой ниткой были пришиты ромбы НКВД. Траектория их перемещений, стоит только ззглянуть на карту, походила на полеты пчелы вокруг родного улья. Два раза Мария Александровна беременела, и два раза случался выкидыш…
В конце двадцатых годов началась Коллективизация. Архимед Комиссаров по селам и весям убедительно и доходчиво пропагандировал вступление в колхоз. От него не могло укрыться ни одно пшеничное зерно. Того, кто сам голодал, трудно было обхитрить мякиной. Однажды, в одном кулаке, ползающем на коленях в своих собственных экскрементах, он узнал одного из тех бесчисленных хуторян, на которых он гнул спину еще ребенком. Этого кулака он повесил на мельнице, в очередной раз состряпав блюдо, которое, как известно, лучше употреблять в пищу остывшим…
В двадцать восьмом году в поселке Червоный Гай у него родилась дочь Энгельсина, а спустя два года, в Желтых Водах – сын Вилен. В июле тридцать четвертого, в тот месяц, когда в парижской клинике Тенон, Махно добил туберкулез – единственный враг, имевший силу над ним, пчела наконец вернулась в улей…
НКВД располагалось в здании бывшей синагоги, на том месте, где сегодня стоит ночной клуб «Анаконда». За последнее десятилетие, ромбиков на шинели Архимеда Комиссарова стало больше. Он был «плохим» следователем, а не «хорошим». По ночам в его кабинет вводили людей. Очень часто люди были в пижамах. Потом, все чаще, люди стали появляться в мятых, наскоро одетых костюмах, с дорожными чемоданчиками в руках. Можно было подумать, что к нему они заглянули случайно, для того, чтоб проститься перед срочной командировкой…
У него был свой, странный метод дознания, больше характерный для мизансцены вестерна, чем для НКВД. В сумерках, с конвоем, он вывозил арестованных на холм Друг. Там арестованным давали лопаты
Перед войной, в сороковом году, он командовал частью, которая в составе советских войск оккупировала Бессарабию. Часть расквартировалась на границе с Румынией. К этому времени относятся первые отчетливые детские воспоминания Вилена Комиссарова. Он помнил деревушку на берегу узкой реки с домами, в чьих глиняных стенах остались оспины шрапнели. Помнил далекие выстрелы со стороны границы, которые иногда будили его по утрам. Помнил комнату, где спали родители – там висели ковер и винтовка – тот же ковер и та же винтовка, что и сейчас висят над его кроватью. Помнил, что в деревушке вина было больше, чем воды, и когда он просил пить – ему давали вино. Как-то раз, он выпил вина слишком много, и его тошнило весь день. С тех пор он в рот не брал спиртного. Его отец, напротив, пил много и постоянно, никогда не пьянея. Действие этилового спирта на Архимеда Комиссарова проявлялось разве что в редких и сдержанных приступах отцовского внимания. В той бессарабской деревушке, он учил Вилена делать воздушных змеев. И когда дул южный ветер, они их запускали. Это было, пожалуй, единственное за всю жизнь скромное доказательство отцовской привязанности к сыну…
21 июля 1941 года им объявили, что на следующие сутки начинаются общевойсковые маневры, которые могут затянуться. Сестра Вилена – Энгельсина, которой было тринадцать, все прекрасно поняла и собрала вещи, вплоть до последней ложки. Они вместе с матерью, чей взгляд стал отрешенным, погрузились на поезд и отправились куда-то на восток. Как оказалось – в Узбекистан…
В Узбекистане они жили в поселке недалеко от Ташкента. За поселком узкими параллельными полосами тянулась степь, отроги гор и небо. Все это напоминало изношенный среднеазиатский халат, чересчур долго находившийся на солнце. Мать работала медсестрой в госпитале, а сестра в городе, на заводе. В сорок втором она погибла, когда рухнул потолок цеха. Завалы разобрали быстро – под обломками находилось много готовых снарядов. Смерть сестры Вилен воспринял спокойно, чему поспособствовал малый возраст и война. Он продавал на вокзале огурцы, там же грузил эшелоны боеприпасами. Его детской забавой в эвакуации стало уничтожение змей. Не воздушных, а обыкновенных – тех, что ползают по земле. Змеи были фашистами…
Архимед Комиссаров командовал штрафбатальоном. Он гнал пехоту вперед на разминирование, и солдаты гибли, разрываясь на куски, как виртуальные, бессловесные существа в игре «Counter-Strike» вселенского масштаба. В один из дней, девятого декабря он положил роту, чтоб отбить у немцев населенный пункт в три избы с черными и гнилыми, как от кариеса, бревнами; отбить, чтобы отступить на следующее утро с еще большими потерями. Он всегда был нетерпим к дезертирам и уклонявшимся от приказа, испытывая во время военно-полевых судов состояние, сравнимое разве лишь с тем, что чувствует старый развратник, покупающий несовершеннолетнюю проститутку…
Но он не прятался в тени чужих простреленных спин, нет. Он выходил из окружения, из Шумейковской рощи под Киевом, рощи, населенной мертвецами, мертвецами, из рук которых невозможно было вырвать оружие. Он был на передовой в Сталинградских окопах, где средняя продолжительность жизни не превышала и двух часов. Он лично положил восемь немцев на Правом берегу, в устье Припяти, клыками вгрызаясь вместе с солдатами в плацдарм, площадью с теннисный корт. И если все то, что рассказывал старик, было правдой, то у меня есть только одно объяснение тому, почему Комиссаров не стал Героем Советского Союза. За всю войну у него не было ни одного ранения, ни одной нашивки: ни красной, ни желтой. Он не боялся смерти, он и был смертью. Он был Архимедом драки. Он был Анхра-Майнью, мать его цыганку!..