Фаза Урана
Шрифт:
На сцене тут же появился хор с песней об урожае. В руках у выступавших были снопы колосьев. Солист размахивал серпом.
Рядом со мной остановилась пара сельских барышень.
– Как дела, девчонки? – спросил я у них.
Барышни захихикали и, не пожелав идти со мной на контакт, скрылись в толпе. Мне все стало ясно: я заглянул на чужой праздник и оставался здесь лишним. Под вой капеллы бандуристов я отправился прочь со стадиона Думаю, что в следующий раз на стадион «Колос» меня не затащит даже пиночетовская хунта.
В маленькой комнате, отведенной на станции
Тут кто-то дотронулся до моей спины. Кто-то живой и холодный. Я обернулся и вздрогнул. На улице под окном стоял карлик. Горб заменял ему шею. На плоском круглом лице носа не было – только две дыры ноздрей возвышались над кривым ртом. Одет он был в грязные штаны и рваную телогрейку. Рваную настолько, что становилось ясно – больше под телогрейкой ничего нет.
– Фу, дурак, испугал, – сказал я и протянул карлику двадцать пять копеек.
Карлик посмотрел своими рыбьими глазами сначала на монету, потом опять на меня и отрицательно закачал головой (для этого ему пришлось поработать туловищем).
– Неаа, – выдавил он из себя, – Хазяаайкаа...
– Какая хозяйка?
– Заавьоотт.
– Ничего не понял.
– Вассилисссаа заавьотт.
– Василиса – твоя хозяйка и она меня зовет? – догадался я.
– Даааа! – обрадовался мой собеседник. – Пшшлии заа мнооай.
Я мигом перемахнул через подоконник. Карлик взял меня за запястье и молча потянул за собой. Как маленького он перевел меня через шоссе, и мы пошли с ним по проселку вдоль кривых оград и древних, по ставни ушедших в землю хижин.
Солнце уже почти село, и синие вышки тополей оставляли на пыльной дороге многометровые тени. Пятна мрака постепенно вылезали из канав и зарослей бурьяна, становились все больше, питаясь светом. Праздничный гул стадиона уже не доносился. Мой спутник продолжал молчать. С таким можно пойти в разведку – не сдаст, подумал я, а потом вспомнил об автобусе, который уже наверняка уехал в город.
Мы прошли рощу диких оливок и спустились к покрытому ряской пруду. Дальше путь пролегал по узкой илистой тропинке, извивавшейся в зарослях камыша Когда камыш закончился, мы стали карабкаться вверх по крутому пригорку. Над пригорком диадемой возвышался особняк из красного кирпича В лучах заходящего солнца его крыша сверкала ослепительной и лоснящейся медью.
Карлик поднес палец ко рту:
– Тесс. Шааагг вв шааагг, – сказал он.
Как грабители, мы подкрались вплотную к увитой виноградом кованой решетке. Остановились только у черной малоприметной калитки, ведущей в задний двор особняка. Карлик снял висящую у него на груди тяжелую связку ключей и провернул амбарный замок. Калитка скрипнула, и тотчас же с террасы, ухнув, свалилась вниз какая-то жирная перепуганная птица. По-моему, это был павлин. Во всяком случае, насколько я знаю, у куриц таких хвостов не бывает.
Карлик дернул меня за руку: нужно было поторапливаться. Мы спустились вниз по ступенькам
Когда ступеньки оборвались, за спинами раздался хлопок, и мигом вспыхнуло электричество. Глазам стало больно, и я зажмурился. Когда зрение вернулось, я увидел, что стою в большой комнате, завешанной коврами и чучелами животных. От чучел шел резкий химический запах. В плохо проветренном помещении скопился тяжелый до головокружения воздух. Посреди комнаты, точно под огромной хрустальной люстрой, одетая в шелковый халат, стояла Василиса и гладила карлика по голове.
– Гаврюша, радость моя, справился. Привел человека. Хороший Гаврюша… Ну, давай, беги к себе, переоденься и накрывай на стол. Василиса разговаривала с карликом нежно, как с ребенком.
– А ты совсем не повзрослел, – обратилась она ко мне, когда Гаврюша скрылся.
– А ты стала еще красивее, – сказал я, и это была правда.
– Ладно, хорош врать.
– Я не вру.
– Да нет, врать ты мастер. У нас на фирме жуткий скандал. У нас режимное предприятие, а тут ты с коробкой. И как тебя пропустили? Мне из-за тебя пришлось уволить охранника и секретаршу. А девку жаль, хоть и дура… Только не пойму, как ты узнал про фьючерсные контракты?
– Никак не узнал, сказал, что в голову пришло. Вот и все. Ты читала мою записку?
– Читала, – грустно улыбнулась она, – Так значит, теперь ты – жертва?
– Жертва, не жертва, этого я не знаю. Но вот, думаю, ты сможешь мне кое-что рассказать.
– Может, и смогу. Но для начала должна тебя предупредить, находясь здесь, ты очень рискуешь. Но еще есть время уйти.
– И чем же я рискую, позволь узнать?
Василиса вышла из круга света и отошла дальше к стене, туда, где располагался камин, заполненный холодными углями. Она распечатала лежащую на камине пачку, достала тонкую лучину дамской сигареты и закурила. Только сейчас я заметил стоящий на ломберном столике человеческий череп. Череп оказался пепельницей.
– Тебе повезло, что Хозяина нет в поселке. Если бы он узнал про твои выходки на фабрике, а потом узнал, что ты был здесь, то он тебя скормил бы свиньям, – сказала Василиса, – и не смейся. Я если и преувеличиваю, то совсем немного. Весь поселок принадлежит ему. Туземцы боятся его жутко и молятся на него, что папуасы на транзистор.
– Фестиваль – тоже за его счет?
– Конечно. Холопам тоже ведь иногда нужен праздник. Выплеск либидо, как по Фрейду… Ненавижу этот фестиваль.
– А ты жестокая.
Она опять усмехнулась и ничего не ответила. Вместо этого подошла к окну и выглянула во двор, через стекло.
– Вся прислуга отпущена на ночь на праздник. Придут пьяные только под утро. В доме только мы и Гаврюша. Но все равно опасно. Если вдруг кто заметит…, – тут Василиса повернулась ко мне и провела большим пальцем по горлу – предельно понятный жест.
– А где хозяин?
– Далеко. На семинаре по вопросам зерновых на Кипре.
– Вот уж не знал, что там зерновые выращивают… А как насчет Гаврюши?