Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
Принесли лестницу. Петр полез на борт фрегата, за ним цепочкой Апраксин, Брандт, Еремеев. Петр спрыгнул на палубу, поманил стоявших в стороне иноземных мастеров.
— Мэтью, Клас! Айда на фрегат.
Больше часа лазили гости по фрегату. Выбравшись на палубу, Петр закурил трубку, спросил у Класа:
— Как сладили фрегат?
Клас улыбнулся:
— Для такого озера корабль неплох, для моря другие пропорции надобны.
Брандт немного покраснел, о чем-то заговорил с Класом по-голландски.
— Будя вам спорить, — добродушно сказал Петр, — ты, Карстен, все спроворил наилучшим манером. Пушечные станки на загляденье отделал. Токмо где пушки, Федор?
— Другой раз в Пушечный приказ отправлял Кикина, не отказывают, но и не досылают. Обещали из Тулы.
Петр нахмурился:
— Дьяки глядят на потеху, словно на забаву, погоди, взыщу, и забот им добавится. Нынче, Федор, ты верно верфь определил для постройки, раздольно тут. Почнем нынче же закладывать еще два корабля поболее фрегата. Первый, пушек десятка на три, ты будешь ладить, Клас. Другой, поменее, возьмешь на себя ты, Мэтью. Ну а ты, Карстен, молодчага, свое с избытком изладил. Помогай им обживаться.
Апраксина царь оставил пока на озере. Вечером в монастыре делился планами.
— К зиме виднее станет, как дело пойдет. Будущим летом задумку маю на озерке морскую битву сподобить, вроде сухопутного боя.
Апраксин сомнительно покачал головой.
— Людишек-то, морских воев, у нас ни одного. На суше едва управляемся с боем, да и ни к чему без толку потеху одну затевать.
Петр сбросил улыбку, помрачнел:
— Ты, Федор, под нос смотришь. Починать треба, все одно не миновать. По ходу науку познавать станем. Лиха беда начало.
Царь уехал, а на Апраксина навалились заботы. Всюду надо было поспеть. Хорошо, Клас и Мэтью дело знали и к Апраксину обращались редко. Спустя неделю на Веськовской верфи уже стучали топоры, закладывали сразу, бок о бок, два корабля.
В разгар зимы опять приехал царь, начал собственноручно строить большой бот.
— Попытаю, хотца самому лодью строить, наподобие ботика московского. Своими руками все изладить.
Работа на верфи пошла веселее. Из Москвы, Ярославля, Костромы все присылали без задержки. В селе начала работать кузня, ковали якоря.
Зимними вечерами в своей избе Петр собирал потешных, приглашал Брандта, Класа, Мэтью, те показывали, как вяжут морские узлы, рассказывали полезные морские байки. После царь угощал всех брагой.
В конце февраля из Москвы пришел длинный обоз. На счетверенных санях дюжина лошадей тянула яхту, на других сцепах волокли три струга.
— Штоб на воде не скучали, было бы кому с кем воевать, — пояснил царь свои задумки Апраксину.
Осенью Федор сомневался в царской затее. Когда начали строить корабль в Веськове, посматривал на то искоса; но теперь стало видать: все состоится. «Вот леший, — незлобиво думал он о царе, — забредет ему что в голову, не отступится. Мало ему переломали косточек под Семеновским…»
Отлучка царя из столицы затянулась, будто и не было для него важней дел, чем постройка кораблей. В Переславль приехали Лев Нарышкин и Борис Голицын.
— Государь, уж которую неделю в Москве посол персидский дожидается грамоты вручить. Обиду может затаить, пренебрежение, мол. А нам с шахом в добром мире быть, он сосед наш.
Персидского бека встречали пышно, его сопровождали две тысячи стрельцов.
Петр вернулся в Переславль и поселился в новом дворце. Через месяц спускали на воду корабли, открывали навигацию.
Один из самых больших кораблей Петр назвал «Анной», командовать им назначил Апраксина.
— Принимай под начало покамест самый большой корабль российский, вскорости соперник у тебя появится, грозный «Марс», — пошутил он.
«Тебе-то потеха меня с бабским именем повязывать, а мне срамно. Ишь возвеличивает свою Монсиху, в корабельном святом имени упоминает».
Первомайским утром торжественно спускали на воду тридцатипушечный «Марс». Служили молебен, крестный ход начали на суше, продолжили в лодках на воде, освятили корабль. Над озером плыл колокольный перезвон. Гремели корабельные пушки, им отзывались с берега орудия Бутырского полка, которые привел на озеро Патрик Гордон.
Отгремела пушечная канонада, примолкли колокола в церквах, на кораблях зазвучали торжественные застольные тосты. Начались празднества, открывшие первую и последнюю кампанию на озере.
Вечером разгулявшийся «шкипер» Петр распорядился, обратясь к новоиспеченному «адмиралу» Лефорту.
— Поднимай, Франц, сигнал, пойдем плавать с караваном по озеру.
— Какой же сигнал, герр Питер? — таращил глаза сильно подвыпивший швейцарец.
— Что же ты за адмирал, ежели сигналов не знаешь? — отшутился Петр и поманил Апраксина. — Созывай, Федор, всех капитанов. Консилию держать станем.
Флотилия снялась с якорей, когда солнце зависло над синеющими вдали холмами. Один за другим, кое-как поставив паруса, покачиваясь, потянулись вразброд десяток судов. Ушли за несколько верст к дальнему концу озера, бросили якоря, продолжали застолье до утра. Следующий день отсыпались, потом опять загуляли. Когда надумали возвращаться, ветер переменился на противный, отстаивались на якорях, запили поневоле. На обратном пути долго, неумело лавировали, выбираясь против ветра. Суда кренились, иногда опасно. Одна яхта села на мель, зачерпнула воду, легла на борт и погрузилась в озеро. Хорошо, что было мелко; из воды выглядывал лишь борт, омываемый волнами. Команда успела попрыгать в воду. Царь ругался. Апраксин его успокаивал:
— Дело новое, государь, ни тебе матроз, окромя потешных и рыбаков, ни шхиперов. Разве Карстен, так и тот занедужил.
На берегу Петр подозвал Якима Воронина:
— Собирай всю ватагу, Еремеева кликни, подымайте яхту, судно-то новое.
Петр уехал, Апраксин не торопил потешных, но те старались, работали день и ночь, на третий день поставили яхту на ровный киль, откачали воду, подвели к устью Трубежа.
— Отпиши государю, обрадуй его, — сказал Апраксин Воронину, — а я захвачу письмо, поясню все, как было.