Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
Двина между тем раскинула свои берега еще шире, разделилась на несколько рукавов — полоев. Рукава — Холмогорка, Курополка, Матигорка, Быстрокурка, Ровдогорка, Богоявленка — рассекли сушу на гряду островов. Один из них — Куростров — расположился напротив Холмогор. На склонах острова утром, в пятницу, 28 июля 1693 года столпились жители деревни Мишанинской. Среди них, прикрываясь мозолистой ладонью от слепящего солнца, со своими земляками с любопытством наблюдал восшествие к Холмогорам великого государя потомственный рыбак Лука Леонтьевич Ломоносов, предок Михайлы Ломоносова. Они видели толику пышной встречи царя-батюшки. Двинский же летописец довольно красочно и подробно описал эту картину. «А 28 числа в пяток в начале 3-го часа дня в соборе и по приходским церквям к литургии благовестили, а праздновали того дня Смоленской Пресвятой Богородице. Великий государь, судами своими объявился
Угощал архиерей с размахом, стол ломился от яств, сплошь стояли штофы с водкой, вином, кувшины с брагой. Апраксин сидел рядом с Матвеевым. Вспоминали прошлые годы, когда были спальниками у царевичей, Федор у Федора Алексеевича, Андрей у Петра Алексеевича, не позабыли и печальное лихолетье в пору стрелецкого бунта…
— Архиерей-то хлебосольный, видать, — добродушно осклабился Апраксин, — и хмельного не чурается, не стать нашему митрополиту.
Матвей засмеялся:
— Редкой души человек наш пастырь. Наполовину светской жизнью обретается. Да и, пожалуй, в наших поморских землях иначе не обойтись.
— Что так? — недоуменно спросил Апраксин.
— Видишь ли, Федя, не один годок надобно среди двинского люда потолкаться, дабы его натуру дюжую спознать. Особого склада обитатели на севере. Я и сам только-только разуметь их почал.
Андрей чокнулся с Апраксиным, отпил из бокала вина и продолжал:
— На обличье-то поморцы бирюками кажутся. А на деле — трудолюбцы. Душевные людишки.
На другой день, в субботу, царя со свитой принимал воевода, гости опохмелялись. Во время застолья Матвеев доложил о готовности в Архангельском яхты «Святой Петр».
— Как тобой указано было, государь, яхта ждет тебя, дабы следовать в Соловецкий монастырь.
— Любо сие нам, — развеселился царь. — А сколь пушек на яхте?
— Дюжина, государь.
В полдень царский караван отплыл в Архангельский. Город встречал царя колокольным звоном, ружейной и пушечной пальбой. Но ни трезвон, ни залпы не поразили царя так, как зрелище настоящего морского порта.
У громадного причала ошвартовался добрый десяток европейских купеческих судов из Англии, Голландии, Дании. Два-три корабля отстаивались на рейде, на якорях, ожидая, когда освободится место у причала. Лес
8
Бриг — двухмачтовое судно с прямыми парусами, имеющее гафель на гроте.
9
Шхуна — парусное судно с двумя и более мачтами и преимущественно косыми парусами.
10
Бригантина — бриг малого размера.
— Слышь-ка, Федя, — кивнув на лес мачт, сказал царь стоявшему рядом Апраксину, — краса дивная, будто небылица. Рази сравнишь с Плещеевым озерком?
Апраксина, видимо, тоже пленила панорама увиденного, но рассудил он по-своему:
— Озерко наше славное, Петр Лексеич, но токмо оно-то не море.
Петр прищурился:
— Сие ты верно подметил. Отсель прямой путь к Европе. Они-то, иноземцы, своего не упускают, вишь, густо облепили городок, будто пчелки.
Крайним у пристани возвышался двухпалубный тридцатипушечный фрегат. На корме лениво шевелилось громадное полотнище полосатого красно-сине-белого флага.
— Чей корабль? — отрывисто спросил царь у Матвеева.
— Голландский фрегат, государь, — пояснил воевода, — из Нидерландских штатов. По указу своего короля оберегает купцов от французских каперов.
Царский карбас как раз поравнялся с кормой фрегата, и в этот момент одна за другой сверкнули огнем три носовые пушки голландского корабля.
— Фрегат салютует тебе, государь, — проговорил Матвеев.
Петр крикнул Меншикову:
— Алексашка, борзо пали из фальконета трижды!
За пристанью, у отдельного причала, сверкая свежевыкрашенными бортами, ожидала яхта «Святой Петр».
На яхте царя, видимо, заждались. Едва он ступил на борт, громыхнули подряд три пушки. На грот-стеньге [11] взвился царский штандарт с черным орлом посредине. Петр прошел по верхней палубе, тронул планшир фальшборта — краска еще не просохла. От распаренных на солнце свежеструганных сосновых досок пахло смолой. В капитанской каюте блестел лаком стол, привинченный к полу, в углу приткнулся диванчик, покрытый ковром, за голубой шторой уютно смотрелась постель капитана.
11
Стеньга — рангоутное дерево, служащее продолжением мачты (составная часть мачты).
— Гляди, Федор, не в пример нашим плещеевским яхтам, все по-иному, ладно спроворено.
Федор ухмыльнулся:
— Там, государь, была потеха, а здесь, на этом судне, в море не на один день, чаю, плыть можно.
— Кто строил яхту? — спросил Петр у Матвеева.
— Купцы Строгановы для себя на Соломбале ладили, пришлось десяток тыщ им уплатить.
— За нами не пропадет. — Петр засмеялся. — Теперича на Беломорье мой корабль здравствует, шкипером почну сего для служить. А што, воевода, команда-то есть на яхте?
Матвеев закашлялся:
— Не совсем ладно, государь, получилось. Одного подшкипера сыскал доброго, Прошку Деверя из архангелогородских поморов, он за лоцмана всех иноземцев проводит на Двинское устье. Касаемо матроз, туго, государь, нанял покамест пяток рыбарей-двинцев. И то упираются. Путина у них на носу, за большие деньги и то не желают.
Петр глянул на Апраксина:
— Сей же день, Федор, определи всю нашу ватагу потешных на яхту. За старшего станет Воронин. Остальных самолично распиши по мачтам и парусам. Скляева и Верещагина у кормила назначь.
Когда вышли на палубу, царь, опершись о фальшборт, посмотрел на стоявший рядом голландский фрегат.
— С капитаном фрегата знаком? — вдруг спросил он Матвеева.
— Как же, голландец Голголсен, государь. — Воевода осклабился. — Все иноземцы политесу обучены, прежде всех чинов спешат познаться с воеводою. — Матвеев замолчал, что-то вспоминая, и продолжал: — Поскольку корабль-то военный, он запрежь отстаивался у Мудьюга, покуда моего дозволения не получил плыть к городу.