Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
— Што есть Мудьюг? — спросил Петр.
— Остров нашенский на Беломорье, передок Двинского устья, застава там стрелецкая и таможня.
Матвеев обстоятельно рассказал о порядке встречи иноземных судов. Петр слушал внимательно, все было в новинку: и места, и люди, и события. Выслушав воеводу, вспомнил о своем:
— Веди-ка на фрегат.
Царь ушел, а Апраксин послал на карбасы за потешными. Собрал их на палубе яхты, начал наводить порядок.
— Стало быть, государь велел определить экипаж нашей яхты. — Апраксин сердито засопел. — Санька, кончай лясы точить с Федосейкой. Гаврилка, не разевай хлебало. Слушайте, другой раз повторять не стану, а надо, таки и плетью вытяну. Здеся вам не потеха на озерке, а морская служба починается.
Потешные примолкли. Таким Апраксина они раньше не видели.
— На озерке-то с одного берега кликнешь, на другом аукнется. Ан Беломорье-то — пучина безбрежная. Помнишь, Якимка, яхта затопла? То-то, легла на бок, мы ее и вытащили; на море-то, братец, ежели потопло, то навек в пучине схоронится. С людьми ли, без них. Как случится. Потому ухо держи востро…
Петр возвратился навеселе к полуночи, светлыми северными сумерками, и удивился. На палубе сновали потешные, тянули снасти, перелопачивали паруса, возились у якоря. Снизу, из кубрика, поднялся Апраксин. Усталое лицо его сияло:
— Ну, слава Богу, Петр Лексеич, понемногу порядок определяется.
— Молодец, Федя, обустраиваться будем на яхте, я тоже свою постелю сюда перетащу.
Потешные остались на яхте, а царь с Апраксиным ушли ночевать на небольшой парусной лодке рыбаков, шняве, на Моисеев остров, где для царя выстроили просторную светлицу-дворец.
На следующий день пришелся праздник Иордани. Словно оправдывая знаменательную дату, природа постаралась. С самого утра зарядил дождь, вскоре хляби разверзлись, хлынул ливень и зарядил до самой ночи.
В Архангельском архиерей служил молебен, но Петр на этот раз службу пропустил. Весь день он провел на острове, делился первыми впечатлениями об увиденном и услышанном с Апраксиным.
— Ходил вечор с Матвеевым на фрегат голландский. Славный малый оказался его капитан Голголсен. Обстоятельно все показал. Лазали по закоулкам. Поглядел и крюйт-камеру. Матросы ихние ловкачи, сноровисто управляются с парусами, не чета нашим. — Петр огорченно вздохнул и продолжал: — После принимал меня с почестями в своей изрядно благой каюте. На угощение не скупился, по натуре бесхитростный. Все нахваливал свою Голландию по части корабельного строения. Оказалось, у них, почитай, десяток тыщ купецких судов и военных корабликов. Бродят по всему свету.
Глаза царя возбужденно сверкали, он налил вина себе и Апраксину, молча выпил.
— Не из простого любопытства по морям рыскают. Торговлишку ладят, богатство себе и королю своему добывают. Понял я, что народ ихний в большем достатке проживает, нежели у нас на Руси. Потому с выгодой и к нам иховы купцы наладились.
— Он-то сам-то по какому делу в Архангельском? — спросил Апраксин?
— То мне Матвеев загодя растолковал, — продолжал пояснять Петр. — Вишь, ныне в Европе-то схватка Людовика с Вильгельмом. Одну сторону и другую разные государства держат. С Францией заодно Испания. С Англией — Голландия и Дания. На море неприятели друг у друга перехватывают товар, рушат торговлю. Иные страны, подобно Англии и Голландии, только ею и держатся. Выгоду терять им не хотца, потому и наряжают для обороны военные кораблики.
Собеседники сидели допоздна. Давно кончился дождь, очистившееся небо в вечерних сумерках блеснуло ярким, по-северному особенным отсветом.
— Мыслю я, — перевел разговор Апраксин, — Матвеев-то гораздо обучен, знает по-голландски, латински, с немцами свободно якшается.
— Верно говоришь, — согласился Петр, — я и то думаю, Андрей в другом месте большую пользу державе добудет.
Когда уже ложились спать, Петр вспомнил главное:
— Голголсен сказывал, на неделе он с дюжиной купцов отчаливает в обратный путь. Кумекал я вчерась, Соловки-то от нас не уйдут, а поглядеть на иноземцев в море страсть как хотца. Одно слово, невидаль, а дело нужное.
— К чему ты это, Петр Лексеич?
— К тому, што Соловки погодят, а мы вместях с ихним караваном пройдемся по Белому морю, сноровку иноземную поглядим. Нам только на пользу.
Утром на Моисеев остров приехал архиепископ.
— Не гневись, владыко, — наклонив голову для благословения, виновато проговорил Петр, — вчерась занедужил, к тому же непогода зарядила.
— Господь прощает болезных, — потупив глаза, проговорил Афанасий.
Не откладывая, царь начал разговор напрямую:
— Даве ты благоволил с нами на Соловки плыть, так в том надобности нет.
Архиепископ удивленно вскинул брови, а Петр пояснил:
— Вчерась спознал я, идут на море иноземные купцы на днях под конвоем голландского фрегата. Так нам охота полюбоваться сим зрелищем. В Москве такого не взвидишь, да и ваше Беломорье до окияна обозрим. Заодно поглядим сноровку иноземных мореходов.
Афанасий отнесся к новости с пониманием:
— Дело доброе, государь, надумал. Нам-то в привычку, а тебе, глядишь, на пользу пойдет, держава-то наша без водицы жаждой томится.
У Петра отлегло: «По моему разумению Афанасий мыслит».
Проводив архиепископа, он первым делом наказал Ромодановскому:
— Ты, Федор Юрьевич, останешься здесь, с Тишкой. Другие со мной на яхте пойдут. Пущай ума-разума набираются. На Плещеевом озере хаживали, тешились. Нынче к Студеному морю тропку проложим.
Тут же подозвал Матвеева и Апраксина:
— Сыщи борзо, Андрей, кого из иноземцев, подшхипером хочу взять в подмогу на поход. Он же и за боцмана будет управляться. — Петр повернулся к Апраксину: — Ты, Федор, подымай потешных, челядь, займись яхтой, проверь оснастку. Припасы, грузы, харч, ренского поболее возьми, в море-то не менее недели будем.
— Ежели непогода, море взыграет и две недели не отпустит, — вставил Матвеев.
На другой день на пристань потянулись подводы с провизией, разными припасами, дровами для печки — готовить пищу. Афанасий прислал своего брата, тот привез свежий хлеб, рыбу.
Поздно вечером вернулся царь от Голголсена:
— Я, Федор, поначалу пойду с Голголсеном на фрегате. Погляжу на голландцев, они-то мореходы бывалые, не грех у них поучиться. Ты останешься на яхте за старшего. Матвеев подшхипера нанял, тож голландец, Енсен. Видал его, шустрый малый. — Царь на минуту задумался. — Ты к нему присматривайся, припоминай, все сгодится…