Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
— Яхту здесь ладили? — Петр досадливо взмахнул рукой, поднимая его с колен.
— Здеся, государь, здеся.
— Сколь времени?
Управляющий замялся, соображая.
— Два лета, государь.
Петр обогнул верфь, зашагал вдоль берега, перешел по мосткам небольшую речку.
— Сие Соломбалка, — пояснил Матвеев.
За ручьем простирался пустынный пологий берег.
— Тут и быть верфи Соломбальской. — Подозвал Апраксина. — Начинай, Федор, немедля, возьми у Матвеева расклад по людям в округе. Раскладку сделай по всем вотчинам, не позабудь про монастыри. — Петр оглянулся, нашел глазами Скляева, тот стремительно подбежал. — Через неделю-другую, Федосей, заложим здесь первый наш корабль для российского флота. Приготовишь все
Петр прошелся по стрелецким казармам, побывал в пороховом погребе.
— Маловато зелья, — покачал он головой и сказал Апраксину. — Надобно сюда припасов да пищалей прислать.
Заглядывал в магазины, склады торговые, толковал с купцами иноземными и доморощенными.
Перед отъездом воевода закатил прощальное угощение. Стол ломился, икру черпали ложками, на красную рыбу не смотрели. Матвеева царь посадил около себя, Апраксина рядом с ним.
— Нынче покидает Андрейка двинскую землю. — Петр, как всегда, сам открывал такие церемонии. — Он славно поднаторел на воеводстве, сам не кормился, отечеству с честью послужил. Ты, Федор, шагай далее, попомни, што от сего города единая морская тропка державы нашей в Европу пролегла. Немало значит она для судьбины нашей.
Напротив Матвеева оказался архиепископ Афанасий. В принятии хмельного он не отставал от других. То и дело чокался с Матвеевым. В разгар застолья Апраксин наклонился к Матвееву:
— Как с владыкой-то ладишь? — Не раз в Москве наблюдал свару царя с патриархом Андрианом. Тот в открытую поносил начинания Петра.
Подвыпивший Матвеев перевел взгляд на благодушную физиономию Афанасия, и его лицо невольно растянулось в улыбке.
— Скажу тебе, Федя, немало попов я знавал, но такого встретил впервые. Добрейшая, бескорыстная душа, знающий и мудрый пастырь. К тому же хлебосол и радушен в общении.
Веселье затянулось до полуночи, но Матвеев не задержался, отъехал вовремя, о чем упомянул и летописец:
«Сего же августа 22 числа великий государь пожаловал ближнего своего стольника Федора Матвеевича Апраксина: указал быть на Двине воеводою на место Андрея Артамоновича; и того же числа великий государь изволил окольничьяго Андрея Матвеева послать в Москву».
Часть третья
Воевода двинский
На Руси с давних пор, еще во времена князя Святослава Игоревича, были воеводы. «Пришли печенеги впервые на Русскую землю, а Святослав был в Переяславце, и затворилась Ольга с внуками своими Ярополком, Олегом и Владимиром в городе Киеве. Изнемогали от голода и жажды, и нельзя было вести князи подать», гласит летопись. Но все же нашелся храбрый юноша, прорвался через стан печенегов, переплыл Днепр и сообщил обо всем дружине. «Тогда сказал воевода их по имени Претич: «Подступим завтра в лодках к Киеву…» Храбрый воевода с дружиной выручил-таки Киев».
Воеводы управляли воинами, водили в бой полки большие и передовые, правой и левой руки. Царь Михаил Федорович, укрепляя оборону, начал ставить воевод правителями в пограничных городах и уездах, где им принадлежала «по всем делам» власть, кроме духовной.
Постепенно, укрепляя свое влияние, царь стал назначать воевод во все уезды и округа. Одним из них оказался дед Федора, Василий Петрович Апраксин был послан царем воеводою в город Севск.
По закону воевода «не собирал кормов и пошлин», но не были воспрещены добровольные приносы «в почесть». Воевода брал их без зазрения «сколько рука выможет», ибо был наместником, а значит, правил и судил. Широта власти его не была определена законом, потому волей-неволей порождала злоупотребления. К тому же и наказы из Москвы предписывали ему в конце концов поступать, «как пригоже, смотря по делу, как Бог вразумит». Немало худородных дворян, почуяв возможность без особых хлопот и риска набить мошну, старались пробраться через знакомства при царском дворе
Уже несколько дней в приказной, или, как ее называли в обиходе, в съезжей, избе все были в тревожном ожидании. Как снег на голову дьяков, подьячих и всей писарской и канцелярской братии свалилась весть о перемене начальства.
Новый воевода заехал вместе с Матвеевым на час-другой, просмотрел наспех канцелярские бумаги и книги, по которым докладывал старший дьяк Андрей Озеров. Подьячие, поеживаясь, ждали Андрея Озерова, но, увидев его, облегченно вздохнули. Лицо старшего дьяка сияло довольством. Судя по первому впечатлению, новый воевода был под стать прежнему, которого приказные за справедливый характер и вполне добродушную строгость очень уважали. А спрашивать, как и повсюду, с воеводских канцеляристов было за что. Мздоимство ожидало любого посетителя съезжей избы, будь то купец или помещик, ремесленник или рыбак, хлебопашец или пастух…
Проводив Матвеева, Апраксин мимолетом заглянул в приказную избу и, не поднимаясь к себе наверх, вызвал Озерова.
— Правь дела самолично. Што поважней, меня сыщешь. Покуда государь в городе, я подле него буду. Да, повести майора Снивенса, завтра поутру, в девять, быть ему здесь, меня дожидаться.
Командир городовых стрелецких полков майор Карл Снивенс, как всегда, аккуратно прибыл по вызову. Апраксин познакомился с ним накоротке в прошлом году на его свадьбе. Женился он на рано овдовевшей дочери генерала Патрика Гордона.
— Слушаю, господин воевода, — прикладывая два пальца к шляпе, официально доложил Снивенс.
«Молодец Карл, службу знает», — подумал Апраксин.
— Садись, майор. — Воевода кивнул на табурет и протянул ему исчирканный лист. — Здесь мною расписаны дни государевых визитов; когда, где, у кого. Так ты соизволь на те дни, без напоминаний, иметь в тех местах в готовности пушки для стрельбы со снарядом. Ежели будут переиначки какие, я тебе дам знать.
Спустя два дня, в воскресенье, раздались первые раскаты пушечной стрельбы — царь отмечал именины своей сестры, «праздновал у себя Адриану и Наталии и у литоргии изволил быть с боляры за Двиною у Илии пророка. Сего же дня у великого государя во дворце на боляр и на всех своих людей именинной стол был и из пушек стрельба была».
На именинах Апраксин подошел к Афанасию.
— Прошу, святой отче, не отказать отобедать у меня в палатах. В среду имею честь принимать государя по случаю посажения своего на воеводство.
Как всегда, располагающая улыбка архиерея была ответом на радушие воеводы.
— Как же могу пропустить столь знатное событие. Нам с тобой, видимо, не одно лето вместе в крае Двинском сотоварищами быть.
Бывая раньше в Москве, Афанасий наблюдал издали окружение царя, знал о нем понаслышке. Теперь в основном на литургиях и в застольях он мог почти в упор разглядывать сих присных. Претили ему и князь Ромодановский, «превеликий нежелатель добра никому, пьян во все дни», и Бутурлин, «человек злорадный и пьяный, и мздоимливый», и Лефорт, «невежественный немного меньше Меншикова, дебошан французский». Но среди этой разношерстной компании проницательным взглядом архиерей сразу выделил Федора Апраксина, компанейского человека, отличавшегося от остальных спутников Петра добродушием, порядочностью и пытливостью.
В предновогодний день, 30 августа, воеводские палаты заполнили гости, Апраксин праздновал вступление в должность воеводы двинского. Дьяк Озеров расстарался. Потряс купцов городских, иноземных гостей пошерстил — и обеденный стол удался на славу. Не отстал и архиерей, прислал разных пряностей, рыбу, пиво.
Едва Петр произнес здравницу в честь нового воеводы, как под окнами ухнули пушки.
— Ай да молодец Федор, — крикнул Петр и подмигнул Апраксину. — Ежели так архангелогородцы чествуют воеводу в первый день, значит, почуяли в тебе хозяина.