Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
— По нашим летописям, воевода, обители нашей два с половиной века. Старейшая она в этих краях и испокон ревнительница веры православной на севере.
— Помнится мне, не всегда так было, — перебил мягко Апраксин, — еще при Федоре Алексеевиче слыхивал я о неурядицах в стенах вашей обители.
Фирс, видимо, ждал такого вопроса, прикрыл глаза и повел рассказ, вспоминая недалекое прошлое…
Началась эта история в царствование Алексея Михайловича, когда его любимец, патриарх Никон, разослал по церквам «память» — указ, чтобы земные поклоны заменить поясничными и чтобы креститься не двумя перстами, а тремя — щепотью, ненавистной для тех православных, кто решил
— Токмо священники и наша братия монастырская тот указ Никона отринули, — продолжал Фирс, — а потом пренебрегли и новоисправленными патриархом богослужебными книгами. На «Черном соборе», в трапезной, единодушно порешили все восемнадцать богослужебников не трогать и в кладовую заперли, не прочитав.
Архимандрит встал, приложил руку козырьком, вглядываясь в берег. Вдали чернели над водой каменистые гряды.
— Унские рога, стало быть, проход в губу Унскую. Там Пертоминская обитель, мужская. Стоянка добрая в заводи.
Фирс опустился на лавку и продолжил свой рассказ, упоминая лишь главные события…
Царь давно отстранил от себя Никона, а Соловки не покорялись.
Седьмого февраля 1663 года в церкви нарушился обычный ход богослужения, и братия решила, что это намеренное отступление от старого порядка. Против служившего эту службу попа Геронтия возмутились. «Учинился о мне мятеж и гил [18] великой во всем монастыре», — писал Геронтий. Хотели его «побить каменьями». Среди возмутителей оказались слуги и трудники Григорий Яковлев Черный, Сидор Хломыга, Федор-токарь «со товарищи». Бывший тогда архимандритом Соловецкого монастыря Варфоломей разгневался: «По государеву указу приказано во обители ведать нам, а не Сидору Хломыге со товарищи».
18
Гиль — смута.
Прислала Москва нового архимандрита Иосифа. Монастырь его не принял, увещевал братию прежний архимандрит Варфоломей, так его «мало не убили».
«А клобук у меня на голове изодрали и волосы выдрали», — жаловался он в своей «скаске».
Царь распалился, отобрал у монастыря все села, деревни и промыслы, запретил пропускать в монастырь деньги и припасы. Братия послала челобитную: «мы тебе, великому государю, не противны», готовы, мол, к присылке «меча царского», который поможет «от сего мятежного жития переселити нас на оное безмятежное и вечное житие».
Скоро прибыл в монастырь и «меч царский». В июне 1668 года неприступные стены крепости-монастыря на «месте украинном порубежном» обложили не вороги, а царские войска. Привел их стряпчий Игнатий Волохов и послал в монастырь царский указ.
Один из управителей монастыря, священник Геронтий «о стрельбе запрещал» и говорил, «чтоб против государевых ратных людей не биться и монастырь не закрывать». Однако попа не послушали и посадили в тюрьму. Верховодил у монастырских возмутителей сосланный на Соловки бывший архимандрит Саввинского монастыря царский духовник Никанор.
Волохова в монастырь пропустили, царский указ выслушали, исполнять отказались, а вслед стряпчему выпалили из пушек и пищалей.
В расспросных речах царскому воеводе бежавший из монастыря священник Митрофан показал: «Мятеж учинился о новоисправленных книгах от черного священника Геронтья, да от архимандрита Никанора, да от келаря Азарья, да от служки Фадюшки Бородина с товарищи… А стрельба-де зачалась от Никанора-архимандрита, да от служки Фадюшки Бородина с товарищи; и он-де,
19
Галаночки — пушки, привезенные из Голландии в XVIII веке.
«Ведомо нам, великому государю, учинилось, что из Сумского и Соловецкого монастыря, из усолий и из иных мест всякие люди ездят водяным и сухим путем в Соловецкий монастырь будто для моления, а к мятежникам того монастыря, к старцам, привозят рыбу и соль, и хлебные, и всякие съестные припасы… Абуде кто что хотя малое привезет, и от нас, великого государя, тем людям быть священнического и иноческого чину в ссылке в Сибирские городы и дальние монастыри, а мирским людям в смертной казни, безо всякой пощады».
К смутьянам не только везли припасы, но и пробирались с Руси недовольные, тайком, лесными тропами, сторожко, по глухим дорогам. Об этом доносили царю воеводы: «В монастыре собрались и заперлись многие воровские и казенные люди карнаухие, и у многих руки сечены, и у редкого человека спина не жжена и кнутом не бита… Собрались солдаты и холопы боярские, из Дону и с Волги воровские казачишки».
О вольном духе восставших и решимости не сдаваться поведал священник Митрофан: «А про великого государя говорят такие слова, что не только написать, но и помыслить страшно. А сели-де они, воры, в монастыре на смерть, сдаться никоторыми делы не хотят. А хлеба у них, воров, будет лет на десять и больше, а пороху-де у них было сначалу девять сот пудов, а нынешнего-де лета они выстрелили по государевым людям половину; а на башнях-де у них девяносто пушек… А как они в Соловецком монастыре заперлись, приезжали к ним в монастырь с рыбою и с харчевыми запасу с берегу многие люди… А братьи-де в монастыре двести человек да бельцов триста человек».
Семь лет отбивались от стрелецких полков Соловки, продержались бы и дольше, да нашлись предатели.
— Среди стада всегда паршивая овца сыщется, — то ли с сочувствием к бунтовавшим собратьям, то ли так, для красного словца, сказал напоследок Фирс. — Случился среди смутьянов един Иуда, бежал к воеводе, рассказал про потаенный ход. Секли без пощады Никанора, в тот же день казнили, прочих тож порубили, кого в проруби утопили, всех до единого…
Давно карбас подвернул к Соловкам, уже западало яркое солнце за горизонт, на востоке сверкнула первая звезда.
— Пора, воевода, нам и отужинать, — пригласил Фирс, поднимаясь, — и передохнуть малость. Ежели ветер не переменится, где-то к обеду у кремля пристанем.
— Какой еще кремль? — недоумевал Апраксин.
Но когда корабль утром, обогнув каменистую отмель, повернул к северу, вдоль вод морских, как сказочные богатыри, выросли на глазах мощные бастионы, соединенные крепостными стенами. В глубине залива, губы, около большой пристани ошвартовывался не один десяток карбасов, гукеров, дощаников.