Федор Апраксин. С чистой совестью
Шрифт:
Петр про себя удивился. В Переславле Дионисий наставлял, здесь опять святой отец подсказывает. Спросил архиерея:
— Мыслишь, сами не выдюжим?
— Наши двинские умельцы мастерят гукоры [16] добротные, однако на другой манер. — Афанасий примолк, видимо, вороша память, и продолжал: — Припоминаю, твой батюшка, Алексей Михайлович, царство ему небесное, для сооружения «Орла» тож голландцев выписывал.
— Откуда сие ведаешь? — удивился Петр.
16
Гукор — двухмачтовое парусное судно.
— Как же, государь, — оживился архиерей, — выпало мне в молодые годы на литургии служить, когда то судно в Дединове освящали. Митрополит мне благодетельствовал, всюду при себе держал.
Слушая архиерея, Апраксин неожиданно вспомнил далекое детство.
— Дозволь, отче, тогда ли боярин Ордин-Нащокин при сем деле состоял?
Пришла очередь удивляться Афанасию:
— Он самый. Тебе он ведом был?
— Привелось однажды, еще мальцом, с братцем Петром побывать в Дединове, полюбоваться государевым кораблем прозванием «Орел».
Петр прислушивался, не обрывал, когда кончили разговор, спросил:
— А пошто Ордин-Нащокин то дело не продолжал?
Архиерей знал и об этом:
— В ту пору, как «Орел» уплыл в Астрахань, боярин-то от дел отошел. Подле Алексея Михайловича в силу вступил Артамон Матвеев. Они-то с Афанасием Лаврентьевым натурами и видением дел не сошлись, распря между ними почалась. Государь взял сторону Матвеева, а Нащокин не уступил, в монастырь ушел…
Беседы с Афанасием протекали всегда за столом. Отпив вина, Петр то ли вопросил, то ли утвердил веско:
— В вашем-то крае дела корабельщицкие в почете.
— Как не быть, государь, — оживился Афанасий, — море для поморцев — дом родной. Оно их кормит, и обувает, и прибыток дает. Чай, в Белокаменной-то в торговых рядах немало нашей рыбки. Купцы иноземные, почитай, товары через Двину на всю Русь везут, отсюда же и наше добро к себе увозят. — Афанасий вздохнул. — Все бы ладно, государь, в нашем крае, да худо бывает другой год. Неурожай, хлебушка недостает, народишко голодает, не доживают многие свой срок, помирают.
Царь понимающе кивнул:
— На Руси, владыко, недород да мор тож частые гости. — И перевел разговор, спрашивая о своем: — Слыхал я, не токмо в Беломорье промышляют поморы?
— Оно так, государь. Китов бьют подле Груманта в океане, на тюленя ходят за Канин Нос к Ледовитому морю. Чаю, и по Двине до Вологды всюду наши поморы товары купеческие по воде везут. — Архиерей развел руками. — Рази в дальние страны не наладились хаживать. Видимо, срок не приспел.
Петр вскинулся:
— Погоди, придет время. Построим на будущий год судно и отправим с нашим товаром в Голландию. Глядишь, к тому времени и голландцы спроворят нам корабль на своих верфях. Об этом уже отписал Лефорт в штаты Нидерландские.
— Дай-то Бог, — просиял Афанасий, — нашему люду только б почать, дело это благословенное, доброе, отечеству во славу и пользу.
Встречались еще не раз царь и архиепископ, о многом судачили не по-пустому, по делу. Не осталось это без внимания и летописца двинского. «Великий государь изволил у преосвещенного архиепископа в доме хлеб кушати и с боляры и сержанты своими ближними. Во время кушанья великий государь с преосвещенным и боляры своими изволил милостиво и благоутешительно беседовать о царственных бытностях и о болярских и великих людях, также и о мирских простых людях и в работе пребывающих, и о домовном и о всяком здании многоразумно; также и о водяном путешествии морском и речном кораблями и всякими судами со многим искусством».
Подошел праздник Рождества Богородицы, а иноземные корабли задерживались. Апраксин отстоял с царем обедню в церкви Ильи Пророка на Кегострове. Петр сам читал вслух Апостола. После литургии Федор остался у царя, отмечали проводы части свиты в Москву.
Утром воевода провожал отъезжающих. К вечеру по заведенной привычке заехал на съезжую. Не успел выслушать дьяка Озерова, доложили, что прискакал стрелец с Мудьюга.
Ранним утром на Двинском устье показались долгожданные корабли. Бросили якорь, дожидаясь полуденного прилива, чтобы без опаски перейти через мели. Пришлось все отложить, идти на Моисеев остров. «Никак, сразу помчится на взморье, не утерпит», — подумал по пути воевода, поглядывая на тугие паруса. Так оно и оказалось.
Не дослушав Апраксина, Петр схватил кафтан и без шляпы, крикнув Меншикова, потащил Федора за рукав к шняке…
Все корабли оказались голландской постройки — трехмачтовые шхуны с косыми парусами и двухмачтовые бриги из Бремена и Гамбурга.
Петр весь день провел на шхуне. Щупал руками каждую снасть, карабкался по вантам на все три мачты до самого клотика. Спустившись на палубу, щупал, вертел руками блоки:
— Тебе ведомо, Федор, сей механизм надежную тугость производит. Припомни-ка наши худые блоки на Плещеевом. То-то мачты у нас там заваливались при ветре от худой тугости вантин.
В каюте капитана дотошно всматривался в карты. Обрадовался, когда увидел в полированной шкатулке шкипера астролябию.
— Сей угломерный инструмент мне знаком, — обрадованно сказал он капитану.
Капитан открыл красный полированный ящичек.
— Каждый добрый шкипер обязан знать свое место в открытом море. Для того служит хронометр и для сбережения точного времени в Англии изготовлен. Астролябия и хронометр первые помощники капитана.
До захода солнца Петр «щедро одарил капитанов и матросов». Тут же подозвал Лефорта и Апраксина:
— Сотвори, Франц, застолье славное, штоб сары [17] нас долго помнили. А ты, Федор, по сему случаю стрельцов наряди, пушечную стрельбу в их честь произведи.
До конца недели царь не сходил с прибывших кораблей, придирчиво изучал рангоут и такелаж, палубы и трюмы, разглядывал устройство и конфигурации парусов.
Капитан шхуны, удивляясь смекалистому ученику, на прощанье сказал:
— Ремесло моряка, ваше величество, дело весьма мудрое. Чтобы его познать, надобно многое знать и долго служить на корабле…
17
Сары — матросы.